Сейчас меня срубит на долгую ночь.
А утро…(загадка – наступит ли?) Танец
Я знаю наощупь, на па, на заточ –
ку-сай и кружи меня, беглый испанец.
Горошины белые – градом в гортань.
Жестокая. Тварь. Задымлённая сука.
Ёп-one! Огербарилась в кадке герань –
Весна отдаётся в хорошие руки.
Мои не годятся – мои будут бить,
И лить болтовню на-на-ивные листья –
Ушатом таскаю. Ты слушаешь, Мить,
Как я признаюсь? Я надеюсь на выстрел.
В упор. Полулёжа. Гоняя тоску
По телу, потея и ржа/вою – в космос.
Я с****ила трубку у папы. Раску –
River you. Испанец на проводе – Сэрхио Гомес.
Качает его бестолковую мощь –
Он маятник. Двигатель – разум и бриз.
Сгорел передатчик, пожарным был дождь.
И на ты повесился, старый связист?
Слетали бы в Чили. Там любят таких –
Безбашенных мачо и тронутых сук.
Там скалится Че, расставляя силки –
Поймает и чертит спасительный круг.
И в центр – мишенью. Трещит карабин,
Блюя на песок серебристою гильзой.
Могли бы в Париж. Но честнее – в Харбин:
Китайцы не шутят. За шутками – в Вильнюс.
Срубает. Под корень. Под рёбра. На вес –
Обмерят и платье сошьют золотое.
Куда в этой пошлости, Митька? О, yes!
Продам его Ламе (чёрт, сколь оно стоит?).
Последние буквы с трудом вывожу –
Башка – на столе – засыпает, поганка.
Люблю эти ночи – чилийскую жуть,
Где я на полставки служу партизанкой.