PERCY BYSSHE SHELLEY
(1792-1822)
ADONAIS.
AN ELEGY ON THE DEATH OF JOHN KEATS
(1821)
1
I weep for Adonais - he is dead!
Oh, weep for Adonais! though our tears
Thaw not the frost which binds so dear a head!
And thou, sad Hour, selected from all years
To mourn our loss, rouse thy obscure compeers,
And teach them thine own sorrow, say: "With me
Died Adonais; till the Future dares
Forget the Past, his fate and fame shall be
An echo and a light unto eternity!"
2
Where wert thou, mighty Mother, when he lay,
When thy Son lay, pierc'd by the shaft which flies
In darkness? where was lorn Urania
When Adonais died? With veiled eyes,
'Mid listening Echoes, in her Paradise
She sate, while one, with soft enamour'd breath,
Rekindled all the fading melodies,
With which, like flowers that mock the corse beneath,
He had adorn'd and hid the coming bulk of Death.
3
Oh, weep for Adonais - he is dead!
Wake, melancholy Mother, wake and weep!
Yet wherefore? Quench within their burning bed
Thy fiery tears, and let thy loud heart keep
Like his, a mute and uncomplaining sleep;
For he is gone, where all things wise and fair
Descend - oh, dream not that the amorous Deep
Will yet restore him to the vital air;
Death feeds on his mute voice, and laughs at our despair.
…..
14
All he had lov'd, and moulded into thought,
From shape, and hue, and odour, and sweet sound,
Lamented Adonais. Morning sought
Her eastern watch-tower, and her hair unbound,
Wet with the tears which should adorn the ground,
Dimm'd the areal eyes that kindle day;
Afar the melancholy thunder moan'd,
Pale Ocean in unquiet slumber lay,
And the wild Winds flew round, sobbing in their dismay.
15
Lost Echo sits amid the voiceless mountains,
And feeds her grief with his remember'd lay,
And will no more reply to winds or fountains,
Or amorous birds perch'd on the young green spray,
Or herdsman's horn, or bell at closing day;
Since she can mimic not his lips, more dear
Than those for whose disdain she pin'd away
Into a shadow of all sounds: a drear
Murmur, between their songs, is all the woodmen hear.
16
Grief made the young Spring wild, and she threw down
Her kindling buds, as if she Autumn were,
Or they dead leaves; since her delight is flown,
For whom should she have wak'd the sullen year?
To Phoebus was not Hyacinth so dear
Nor to himself Narcissus, as to both
Thou, Adonais: wan they stand and sere
Amid the faint companions of their youth,
With dew all turn'd to tears; odour, to sighing ruth.
17
Thy spirit's sister, the lorn nightingale
Mourns not her mate with such melodious pain;
Not so the eagle, who like thee could scale
Heaven, and could nourish in the sun's domain
Her mighty youth with morning, doth complain,
Soaring and screaming round her empty nest,
As Albion wails for thee: the curse of Cain
Light on his head who pierc'd thy innocent breast,
And scar'd the angel soul that was its earthly guest!
……
29
"The sun comes forth, and many reptiles spawn;
He sets, and each ephemeral insect then
Is gather'd into death without a dawn,
And the immortal stars awake again;
So is it in the world of living men:
A godlike mind soars forth, in its delight
Making earth bare and veiling heaven, and when
It sinks, the swarms that dimm'd or shar'd its light
Leave to its kindred lamps the spirit's awful night."
……
40
He has outsoar'd the shadow of our night;
Envy and calumny and hate and pain,
And that unrest which men miscall delight,
Can touch him not and torture not again;
From the contagion of the world's slow stain
He is secure, and now can never mourn
A heart grown cold, a head grown gray in vain;
Nor, when the spirit's self has ceas'd to burn,
With sparkless ashes load an unlamented urn.
41
He lives, he wakes - 'tis Death is dead, not he;
Mourn not for Adonais. Thou young Dawn,
Turn all thy dew to splendour, for from thee
The spirit thou lamentest is not gone;
Ye caverns and ye forests, cease to moan!
Cease, ye faint flowers and fountains, and thou Air,
Which like a mourning veil thy scarf hadst thrown
O'er the abandon'd Earth, now leave it bare
Even to the joyous stars which smile on its despair!
42
He is made one with Nature: there is heard
His voice in all her music, from the moan
Of thunder, to the song of night's sweet bird;
He is a presence to be felt and known
In darkness and in light, from herb and stone,
Spreading itself where'er that Power may move
Which has withdrawn his being to its own;
Which wields the world with never-wearied love,
Sustains it from beneath, and kindles it above.
43
He is a portion of the loveliness
Which once he made more lovely: he doth bear
His part, while the one Spirit's plastic stress
Sweeps through the dull dense world, compelling there
All new successions to the forms they wear;
Torturing th' unwilling dross that checks its flight
To its own likeness, as each mass may bear;
And bursting in its beauty and its might
From trees and beasts and men into the Heaven's light.
……
52
The One remains, the many change and pass;
Heaven's light forever shines, Earth's shadows fly;
Life, like a dome of many-colour'd glass,
Stains the white radiance of Eternity,
Until Death tramples it to fragments. - Die,
If thou wouldst be with that which thou dost seek!
Follow where all is fled! - Rome's azure sky,
Flowers, ruins, statues, music, words, are weak
The glory they transfuse with fitting truth to speak.
53
Why linger, why turn back, why shrink, my Heart?
Thy hopes are gone before: from all things here
They have departed; thou shouldst now depart!
A light is pass'd from the revolving year,
And man, and woman; and what still is dear
Attracts to crush, repels to make thee wither.
The soft sky smiles, the low wind whispers near:
'Tis Adonais calls! oh, hasten thither,
No more let Life divide what Death can join together.
54
That Light whose smile kindles the Universe,
That Beauty in which all things work and move,
That Benediction which the eclipsing Curse
Of birth can quench not, that sustaining Love
Which through the web of being blindly wove
By man and beast and earth and air and sea,
Burns bright or dim, as each are mirrors of
The fire for which all thirst; now beams on me,
Consuming the last clouds of cold mortality.
55
The breath whose might I have invok'd in song
Descends on me; my spirit's bark is driven,
Far from the shore, far from the trembling throng
Whose sails were never to the tempest given;
The massy earth and sphered skies are riven!
I am borne darkly, fearfully, afar;
Whilst, burning through the inmost veil of Heaven,
The soul of Adonais, like a star,
Beacons from the abode where the Eternal are.
ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ
(1792-1822)
АДОНАИС.
ЭЛЕГИЯ НА СМЕРТЬ ДЖОНА КИТСА
(1821)
1
Мёртв Адонаис! Плачу я над ним -
И вы со мной рыдайте в скорби жгучей:
Покоем смерти скован ледяным,
Он не воскреснет от слезы горючей.
Ты, Час печальный - Час темнее тучи,
Собратьям молви: - Умер, умер он!
Но в вечности прославлен дух могучий,
Покуда память до конца времён
Грядущее хранит о прошлом испокон.
2
Где ты была, Урания благая,
О, где - в уединении каком,
Когда твой сын почил, изнемогая,
Во тьме коварным поражен копьем?
Смежив ресницы, ты в раю своём
Среди чуть слышных Отзвуков сидела,
И вот напевы - ими, как венком,
Он Смерть украсил - пронеслись несмело
Ожившей памятью нетленного удела.
3
Мёртв Адонаис - плачь и ты со мной,
Очнись и ты, Урания, с рыданьем!
С рыданьем? Нет, пускай в груди немой
Застынут слезы пламенным терзаньем,
Безропотным безмолвным упованьем:
Он к мудрым и прекрасным, как звезда,
Взошёл - и Смерть, в насмешку над страданьем
Пожрала голос милый навсегда:
Умолк он на земле, растаял без следа.
. . . . . .
14
Всё, что любил он, мыслью обнимая -
Цвет, формы, запах, тени, краски, звуки -
Скорбит об Адонаисе. Слепая
От слез, Заря в тоске ломает руки,
Тая в восточной башне боль разлуки,
Распущенные косы увлажнив.
Рокочет гром, глухой исполнен муки,
В дремоте чуткой плещется прилив
И вихря стонущего яростен порыв.
15
Горюет Эхо средь холмов молчащих:
Лелея в памяти его напев,
Не отзывается ни ветру в чащах,
Ни трелям птиц в густой сени дерев,
Ни рогу пастуха, ни смеху дев,
Ни на закате колокольным звонам;
Когда-то юноша, тебя презрев,
В тень звуков превратил; в лесу зелёном
Невнятным дровосек теперь внимает стонам.
16
От скорби обезумела Весна -
И юные бутоны помертвели:
Как листья, наземь сбросит их она,
Не ведая ни радости, ни цели;
Нарцисс и Аполлон оцепенели
В страдании бессильном над тобой:
Любить самозабвенней не умели
Феб - Гиацинта, и себя - другой;
Стал вздохом аромат, росинки блеск - слезой.
17
Как, горестно стеная, Филомела -
Сестра тебе, любимого зовёт,
И как орел, тебе подобный, смело
Взмывающий под самый небосвод,
Крылами над гнездом погибшим бьёт -
Так Альбион, терзаемый кручиной,
Тебя лишившись, Каина клянёт,
Что злобой грудь твою пронзил змеиной,
Но сбросил плен земной дух ангельски-невинный.
. . . . . .
29
Живые множества плодит рассвет,
Заходит солнце - рой недолговечный
Поглотит смерть - их снова нет как нет;
Созвездий в небе сонм зажжён извечный;
Так в жизни человека быстротечной:
Богоподобный Разум воспарит,
Но ненадолго - ночи бесконечной
Покров опущен, свет эфемерид
Сольётся с тьмой, где дух, ей родственный, царит.
. . . . . .
40
Он воспарил над тенью нашей ночи:
Терзанья, зависть, злобная хула
И радость, что отравой сердце точит,
И жгучее клеймо мирского зла
Оставлены им здесь, где тлен и мгла;
Тщету седин и холод страсти бренной
До срока не оплачет - и дотла
Сгоревший пепел духа сокровенный
Не сложит в урне он, забытой и смиренной.
41
О нет, не он - Смерть умерла, он жив!
Довольно скорби! Ты, Рассвет встающий,
В сверканье россыпь слез преобразив,
Прими в объятья дух, повсюду сущий!
Ликуйте, гроты и лесные кущи!
Ты, Воздух, траурную сбрось вуаль
С лица Земли, чтоб радостью грядущей
Охваченная, просияла даль:
Ведь звёздам в вышине смешна ее печаль.
42
С Природою он слился нераздельно:
Напевы Адонаиса звучат
В раскатах грома, в песне птиц свирельной;
Незримое присутствие хранят
Трава и камни, ночь, рассвет, закат;
Та Сила вечная им завладела,
Которая, не ведая преград,
Любовью неустанной - без предела -
Весь держит мир земной и движет им всецело.
43
Частица Красоты, когда-то им
Самим умноженной, он во вселенной -
С порывом духа мощным и благим,
Материи безличной вдохновенно
Дающим форму, непрестанной сменой
Себе уподобляя косный мир,
Чтоб, наконец, из рабства плоти тленной,
Где зверь и человек убог и сир,
Взмыть с гордым торжеством в сияющий эфир.
. . . . . . .
52
Исчезнет всё - Единое бессменно:
Век блещет небо, тень на миг мелькнёт;
Свет Вечности, как в храмине священной,
От взгляда застит многоцветный свод,
Но Смерть его в осколки разобьёт...
Умри - и ты, искатель одержимый,
У цели всех стремлений и забот:
Цветы, слова, созвучья, камни Рима
Поведают ли то, что здесь невыразимо?
53
Что медлишь, сердце? Нет дороги вспять:
Развеяны надежды без возврата.
Тускнеет год - и мне не повидать
Ни друга, ни подруги, ни собрата.
Ждать гибели всего, что было свято?
Неслышно легкий ветер шелестит:
То Адонаис в тихий час заката
Зовёт туда, где меж надгробных плит
Всё, что делила Жизнь - Смерть вновь соединит.
54
Тот Свет, что озаряет мирозданье,
Та Красота, чья безгранична власть,
То Благо, чьё слепящее сиянье
Бессилен мрак рождения проклясть;
Любовь - неугасающая страсть,
Что, сквозь покровы бытия пылая,
В природе, в людях отражает часть
Огня заветного - звездою рая
Влекут меня, во мне всё смертное сжигая.
55
Дыханье, мной воспетое, мой чёлн
От берега относит постепенно:
Растерянный, я отдан воле волн -
Всё дальше, дальше от толпы смятенной:
Ей страшен натиск бури дерзновенной!
Плыву во мраке - близок ли приют?
Вон там, за пеленою сокровенной,
Дух Адонаиса, освобожден от пут,
Ввысь призывает - там Бессмертные живут.
Перевод Сергея Сухарева (1987) -
– В кн.: Дьяконова Н.Я., Чамеев А.А.
Шелли. СПб.: Наука, 1994
(Из истории мировой культуры).
С. 207-208, 209, 210 (cтрофы 14, 15, 41, 52) .