(Noli tangere circulos meos)
………..........
За гранью стекла
В дождливом шелесте
Костлявые ветки решёткой свились.
Форточка клацает с решимостью челюстей.
Из пьесы не вылезть.
Не вылезть!
Кто тут?
Чьи кудри пухло всклокочены?
Чьи страхи гримасу бледно кривят?
Чьи когти часы задрочили песочные?
Свят! Свят! Свят! Свят!
Какой полководец прошёлся блицкригом
По территориям жжёных извилин,
На каждой пяди с триумфом прыгал,
Взметая мысли клубками пыли?..
Вот же они –
Пикантнее перца,
С задранными рифмами канкан
Исполнят на хрустящих осколочках сердца…
Я здесь!
Пока не тревожат ранку звонка,
Долой слащавые
Попсу, лоск и манеры,
Людей разумных, их вопросы…
Ша!
Иглами ощерившиеся, сплетаю нервы
В нечто смертельное,
Что зовётся “Душа”.
На! Утопи же дворнягу в почестях.
На! Удуши иноходца в узде.
До дырок затри – не отмоешь дочиста,
Хоть из платины выплавь биде.
Панцирь корост не выжечь, не счистить –
Картины в ней на палитры похожи.
Стали хлыстами засохшие кисти,
И Муза явилась в коже на коже.
Не вихрем,
Ласкающим в ритме вальса,
Вести вдохновенье к венцу.
Не помер.
А если танцором назвался –
Танцуй.
Пусть неумело, пошло, изломанно,
Шатаясь, как пьяный Вакх.
Главное –
Выдавить тряпку протухшего лона
В отверстия масок нарядных зевак.
Строчки, сплетённые, будто лесби,
Распороть бы,
Вклинить убогий костыль
Прямо туда,
Куда ножик не влез бы,
И вахтёр бы хрен пропустил.
………………….
Что смею скрывать под обугленным скальпом,
Знает один только чёрт.
Как семя, бесплодно выходит по каплям
Бред.
Больше уже не течёт.
Не для набора…
Вредный, капризный
Кипятком извергается псевдо-талантик
До трещин. Прямо в лорнетные линзы.
Люди! Сквозь паутину такую гляньте!
Гляньте, чьё напечатано имя,
Чей там переписан дневник –
Мол, грязью с подошв пилигрима
Чужой монастырь не гневи.
Не спрячешься за мрачной истиной –
Тебя затравит с вышки дирижёр.
Вот он опять, ещё убийственней,
Улыбается, подняв ружьё.
О, как бы прогнуться в нужную позу
С видом Зенона или Мо-Цзы?
Я давно не парю, а ползую,
Скалю гнилые резцы:
Заводь, кувшинку, рощу, дервню,
Кустик сирени и девушку рыжую
Исполосую зрачками, как евнух
В гареме.
До язв красоту замурыжу…
Непозволительно изгнание бесов,
С блевотой выталкивая потроха!
Редактор страшнее сотни Дантесов,
Дыбы больнее культя-строка.
“Не надо, не складно, а то - неприлично”-
Беспощаден под мантией некто,
Чтоб на крюке правосудия Линча
Чадо болталось – марионетка.
Как на игрушку,
Косится публика,
Хмыкает, ржёт, шлюха дрянная.
Её поразит дырка от бублика,
В подножье креста словечки роняя.
Рассечены.
Остались жеманные
Ошмётки-монашки без душка, без зазубрин…
Но где-то –
Я знаю! –
Вопли-шаманы
Пляшут
И кровью дымящейся долбят в бубен.
Куда ты суёшься, завистливый критик?
Не лапай мой чуткий альков!
Не выношу лобков гладко бритых
И лакированных башмаков.
Короче, короче…
Страницы корсет
“Железной девой” объял позвоночник.
Сам не нажму безвозвратный “Reset”,
От мысли оставив лишь кончик.
Куда уж до вас малютке Серёже,
Пушкин, Петрарка, Сапфо,
Когда бедолаге кости корёжит
Безбожно
“Испанский сапог”?
Я не в ладах с возвышенной любовью.
Кормушка для свиней – мои мозги
Совет дают, верны средневековью:
“Сожги всё!
Насмерть сожги!”
………………
Ребром стиха я вспахиваю вены.
Пусть борозда змеится высоко,
Пока следят за мною откровенные
Кошачии глаза окон.
Кого искать в забвенья склепе?
Ведь осквернение – не ремесло.
По волосам лучится пепел
Давно произнесённых слов.
Под лунным оком василиска,
Когда подушку яростно душу,
Хотел бы я быть
Изящен, изыскан
Да и желанья уложить, как парашют.
Сны…
Подставляю губы им.
Сны ещё посещают мой труп.
Но вот уж,
С постели срываясь кубарем,
Брезгливо кривится суккуб.
А был же когда-то упругим, как “финка”,
Время тянул на дыбы.
Теперь восседаю, задумчивей Сфинкса…
Жесток ты, подарок Судьбы.
Порой поднимаюсь из тесной пучины
Града ловить перламутр…
Карающий перст –
Как нож перочинный,
Ломаюсь лезвием внутрь.
Думаете, для меня что-то имеет значение –
Какие-то новости, катастрофы, пенальти?..
Если “ego” в зеркале
Раскрошилось печеньем
На монохромные кубики смальты.
Кусочки вопят:
“Ничтожество! Бездарь!”
Да, лишь пугливая тень
С лязгом вылазит из норки подъезда,
Отталкиваясь от награфиченных стен.
Созданье, наверное, цирком похищено
У Франкенштейна или Тюссо –
Под каждой бровью вращается хищно
Чёртово колесо.
Манекена белее
Печатает призрак
Тяжёлый, бреющий шаг.
Его изнутри, как орешек, разгрызла
Какая-то зараза.
Кажется, душа…
Грудь – ходуном от судорог предсердия,
Копыта клапанов ещё стучат.
А нужно ли оно, бессмертие,
Какое предоставит модный “чат”?
Обидно до слёз –
Ведь так и схоронят:
Ручонки раскинуты, джинсы заношены,
Лохматый, как Леший…
Мужайся, Серёня.
Ты ведь один-оденёшенек.
Коль опоздал,
Неважно, дурень,
Пьеро ты или Арлекин.
Нестилен твой прикид, прокурен –
Нет на тебя Коломбин.
Нет никого…
Чтоб жгла строфа уста,
Извлечь из горла надо сотню шпаг,
И я глупею в роли Фауста,
Слеп, неприступен и наг.
В вечных снегах равнодушья замёрзну,
Если не выдернуть муку чекой.
Брызгай! Хоть что-то!
Хоть капля венозная!..
Ни-че-го.
……………….
Вроде, не скот, не вор, не ханжа.
Зверь на словах, но в действиях ласков.
Поэтик,
Который беднее бомжа,
Но тщеславнее, чем Коля Басков.
Как
Натянув глубокий вырез,
Самодостаточно торчит сосок,
К чему на ветер нагло вылез
Из недр вулкана голосок?
Ведь ни его клешня не вынет,
Ни восстающий жезл Приапа…
Рядышком – лишь поэзы-рабыни
Валятся вожделенно на пол.
Мошки витают иль херувимы,
Пахнет помёт иль душистая мирра,
Я – кофе, горький и растворимый
В обжигающей чашке этого мира.
Наивно поклонялся театру.
Тот не спросил:
“А как же боль-то?”
Из рук Святых пульну тиару
С ноги
Меж складок архивольтов,
Входя…
Влагалище портала
Разверзлось, и зовёт надир.
Фигурка, от тоски усталая,
Повелевает мне:
“Пади!
Забудь,
Как ноготков овальцы
Ерошили на холке шерсть.
Тебя сомнут другие пальцы,
Как мнут копеечную жесть.
Они-то не устанут тискать.
Забудь “люблю” и “не люблю”,
Твой рот наполнят влагой Стикса,
А в хилый стон вобьют туфлю.
Молись своим Богам, болезный,
Пока что разлагается мясцо.
Ему не выплыть из-под бездны
Вслед за крылатым жеребцом…”
Прочь, Копперфилд!
Прочь Калиостро!
Я подношу умиранья иллюзию!
Не кий –
Перо, отточенное остро,
Вколотит строчку в точку – лузу.
Та пятым гвоздём в крайнюю плоть вонзится.
Когда же сумрак откусит загон,
Если не в сердце,
Пусть хоть в глазницах
Вскочит Любви огонь.
Чтоб напоследок победно оскалиться,
Перед тем, как размазанный тлен
Будет иметь неподмытая карлица,
Прилаживая резиновый член.
Я, раб,
В раздвинутых коленках,
У треугольников чуждых и пёстрых
С колючей немотою “брэнка”
Приму в Наполеоны постриг.
Ладони раскрови, патологоанатом,
Но после затяни удавкой швы.
На душу лишь –
Прошу – не надо!
Там страсти копошатся - вши.
Задохнусь в пузыре одиночества,
Себе самому жертвенный агнец.
Вы корябните уж имя – отчество,
Годы смерти, фамилью, диагноз.
…………………………
Печаль голодного питомца,
Лобзавшего кулак Судьбе,
Взлилею,
Под расстрелом солнца
Пластом повиснув на столбе.
Бичуй, палач…
Но в пытках помни
Любимую тобой одну.
Смешно?
Листки – набухшие тампоны –
В ведро, а чистые в… меж ног.
Не приведёт к добру алхимия,
Не вдохновят могилки ль, грифы ли,
И не вернётся…
А об имя
Теперь ломаться будут грифели.
О чём мечтаешь, не ласкавши
Наташ всех, Свет,
Лен, Кать и Маш?
Перебери же нервов клавиши –
Исполни похоронный марш.
Только бельё покорно расстелится
Под струи горячей пыльцы,
Больше не станет белое тельце
Грудок трясти бубенцы,
Больше никто об шипы не уколится -
Порченый,
Изгнан из Рая вон –
Больше не будут калёные кольца
Стягивать сочный бутон,
Рывком насаженный на стебель,
Пота покрытый росой…
Мозолями рук, как дубовую мебель,
Двигай отросток мясной.
Ох, как бы ты вцепился в окорок
По истечению поста…
Но нет –
Не от её желанья мокро.
Тарелка простыни пуста.
Где ты,
Слезливая насмешница
В крылатом кожаном плаще?
С твоим уходом не уменьшится
Зуд сладострастия клещей.
Тебя,
До обожанья ненавистную,
Вскрывал,
Как Герман – даму пик.
Какой удар!
Я думал, выстою.
Но в бездну скинут даже крик.
Слюнявыми губами кликая
Тебя, иконку,
Грех вкушал.
Зачем ты стала мне безликая,
Как Богом позабытая душа,
Распростёртая ярко под призмой,
Дрожащая желе в стоп-кадре,
Пока обледенелыйвзгляд кромсает письма,
А память
Панически щупает адрес
Той. Той самой женщины в чёрном,
Упорхнувшей с Тропки Войны.
Гниль прошлого вывернуть с корнем
Мешал ей мой чахлый двойник.
На свете был он самый мёртвый,
Пока нарывом гнойным не расцвёл,
Пока не сунул в натюрморты
Больной блеск топоров и свёрл.
Плевком лети в канаву сточную,
Умри, паяц! Не кровоточь!
Сам буду гладить шрама червоточину
На развалинах Счастья
Каждую-каждую ночь.
А поступь принцессы близко, но мимо,
Протащит наичудеснейшую из жаб
По улице,
Под цементом гнущейся мымрой,
Где смрад, неон и тормоза
Визжат…
Жизнь,
Что мне толку, чертыхаясь,
Варится заживо в котле отсебятины?
Чем бы разбавить бушующий Хаос
Сногсшибательным?
Ересь какая-то…Абракадабра…
Я раскололся, безвкусен и груб.
Целуйте лоб мне канделябром
За то, что передёргивал игру,
Неряшлив был в чистописании,
Упрям и нагловат слегка…
…Мне чудится – гремят осанны?
Нет, кто-то терзает клитор звонка.