В этом году слишком поздно сирень зацветала.
Да и черемуха тоже не пела о ранней весне.
Я тосковала по рельсам и по вокзалам,
и по путям, что уводят из "в" во "вне".
Я задыхалась спресованной пылью комнат
и лабиринтом из мебели, штор и стен.
Я умоляла простить меня вечный город –
не за измену ему – за вкус перемен.
За наркоманию, ломкой сковавшую север –
мне бы оттаять, а после... а после – вернусь.
Город боялся – он мне в этот раз не поверил,
не отпускал с парапетов, где плещется грусть.
Город дрожал, как скукоженный лист на ладони,
крепко держал вековой безнадежностью стен,
шпилей на башнях, часовенок и колоколен,
сросся со мной... но, увы, не хотел перемен.