"Вот и день отгорел. Видишь, Боже, измученный Ной
В утомленном ковчеге упавшие звезды качает.
И слезится душа. И над черной постылой волной,
Ной остался один, кто молитвой тебе докучает.
Позабыть бы о том, как построен был мрачный ковчег,
О соседях, друзьях и родне, ребятишках и прочем.
Я доподлинно знал, что уже обречен человек.
Но без воли твоей разве мог я хоть чем-то помочь им?
А когда напирала, с высот низвергаясь, вода,
И в отчаянье люди бежали под прорванным небом,
Я за них не молил, малодушно боялся тогда
На себе ощутить отголоски великого гнева.
Помнишь, юную мать заливало холодной водой,
А она мне тянула букет верещавших пеленок
И рыдала: "Спаси! Умоляю о милости, Ной!
Ведь ни в чем не виновен сегодня рожденный ребенок!"
Я до смертного дня этим плачем, как грязью, облит.
И устала душа принимать эту горечь без меры.
Потому-то, наверное, старое сердце болит,
Что придавлена совесть моей стопудовою верой.
Что мне делать, Господь? Я давно потерял аппетит.
И смотреть не могу на сынов помрачневшие лица".
"Успокойся, старик. Видишь: голубь назад не летит.
Значит, будет весна! И Земля для любви возродится!"