Она любила спать в поездах. Казалось, рельсы ее утомляют.
Никакая сущность небытия ее в те моменты не волновала.
В переносицу била невероятная непохожесть расходящихся. Не обременяют
Туда-сюда. И невозможные фонари, напоминавшие виселицы. Она устала.
Кусты, на которых задержать взгляд – глупость. До сих пор растут. А для кого-то уже.
У нее слишком прозрачное восприятие. Утро. Чистый лист за окном, в голове, в пальцах.
Что – то, возможно, останется, как штрих-код, в отпечатках. Но, вряд ли, в ощущениях.
Холодной, непонимающей дерзостью проводить. И напечататься не о себе. О страдальцах.
Оставить книгу, исполнив идею передачи хорошего. Или нужного. Главное – необычно.
Рубашка с оторванной верхней пуговицей больше не признак пошлости. Хватит.
Научиться хоть что – то делать по-человечески. Хотя бы жить. Кому-то небезразлично.
А человек сейчас убивает. Где-то рыбалка, аборт, кое-кто последнюю пулю тратит.
Не возвращаться. И абсолютно неважно, что нельзя опоздать на своё рождение.
Больше никогда, ведь так, несомненно, проще и объяснимо, не отражаться в глазах.
Зачем людям одни и те же ошибки? И каждые 100 лет некрасивое, как казалось, затмение.
Она больше не хочет быть «из наших». И из «других». Она любила спать в поездах.