* * *
Ах, ботинки, «корочки» курсантские,
Как же вы безжалостно мокры!
Непролазны улицы невьянские
С той еще, с демидовской поры.
Словно презирая это месиво,
Наводя к прекрасному мосты,
Осень по кустам сушить развесила
Желтые измокшие листы.
Мой дружок-приятель похохатывал:
«Ай да Вовка, ай да партизан!
Ты же эти строчки у Ахматовой
Натуральным образом слизал!»
Друг-приятель зря меня прихватывал.
Может, в чем и был я виноват,
Но ни строчки даже у Ахматовой
Я не брал ни в долг, ни напрокат.
Строки я возделывал без устали
И ни у кого их не слизал.
«Просто в этом так сошлись мы чувствами»,
Как когда-то Симонов сказал.
Ждет, казалось, в жизни впереди еще
Книг, друзей, свершений хоровод.
Не смущали мокрые ботиночки:
Осень – что? – наступит и пройдет.
В будущее мы смотрели весело.
Были наши помыслы чисты.
…Осень по кустам сушить развесила
Желтые измокшие листы.
* * *
Пусть мы в служебной табели
Последними в ряду,
К чинам и к рангам в Таллинне
Почтенье не в ходу.
Что там дипломы-корочки
И лацкан со значком!
А в Таллинне – эстоночки
И кофе с коньячком!
Там выгнутые улочки,
Нетороплива речь,
И где такие булочки
Еще умеют печь?
Крахмальная наколочка,
Пирожное-эклер…
Остаться б хоть на столечко,
Да Кошкин не велел.
А кто не знает Кошкина?
Он справедлив, но строг.
Он разрешил немножко бы,
Да только вышел срок.
А хорошо б хоть раз еще,
Направив время вспять,
На площади у ратуши
Немного постоять!
Осмыслить все, что вспомнилось,
И посидеть молчком
В кафе, где чья-то молодость
Пьет кофе с коньячком…
* * *
На Дальнем Востоке
Есть бухта Находка.
Повез меня поезд –
Луженая глотка.
Колеса стучали
Призывно и четко:
Находка,
Находка,
Находка,
Находка!
Мы жили в Находке,
Лицом к океану.
Суда уходили
В заморские страны,
Гудел басовито
Маяк отдаленный,
А мир был цветной –
Голубой и зеленый.
Мы молоды были,
В грядущее веря:
Есть бухта Находка,
Нет бухты Потеря.
На сопках пылает
Багульник лиловый,
Нам мир открывался
Прекрасный и новый.
Но годы пройдут,
И багульник увянет,
Находками радовать
Жизнь перестанет.
Не надо, родная,
Смотреть виновато:
Есть бухта Находка,
Есть бухта Утрата.
Где наши друзья,
Где былые подруги?
Над бухтой Находка
Туманы и вьюги,
А сердце стучит
Неспокойно, нечетко:
Находка,
Находка,
Находка,
Находка…
* * *
Я еще ничего не успел рассказать о Хабаровске,
В этот город, который оставил еще грудничком,
Чтобы я на гражданке совсем не разбаловался,
На учебные сборы отправил меня военком.
Я совсем не из тех, кто зовется «военная косточка»,
Но призвали на службу – иди и служи, не ворчи.
На погоне моем, чуть заметна, убогая звездочка
Одиноко и робко свои искривила лучи.
У вокзала – казак, тот, что городу отдал фамилию
И настоянной водке дал имя свое – Ерофей.
А в затоне стоят мониторы Амурской флотилии
И растут у обочин трава-лебеда и репей.
Скудновата кормежка – меню не страдало излишествами,
Не затем нас собрали по зову военной трубы!
А еще не забыть лейтенанта Гречишникова,
Завсегдатая местной гарнизонной «губы».
Рассуждая о жизни в минуты нечастые трезвости,
До высот философии он иногда воспарял.
Небо молнии вспарывали, как блестящие лезвия,
И рокочущий грохот за ними вослед возникал.
А вблизи поселилась жена моя с маленькой дочерью,
И машина войны надо мною утратила власть.
Я ходил в самоволку, одним по утрам озабоченный –
Чтоб к началу занятий придти незамеченным в часть.
Нас водили в кино, выполняя программу культурную,
Но смущен я был вестью из жизни, оставленной мной:
Похвалила газета – ну надо же, «Литературная»! –
За стихи мои в сборнике «Голоса над Невой».
Я, конечно, в то время и думать не думал о старости.
Вот и кончилась служба, и, вздрогнув, отходит перрон…
И все дальше уходит то знойное лето в Хабаровске,
Одинокие звезды на узких просветах погон…
* * *
Сияет солнце над экватором,
На полюсе мороз жесток,
А я работал девиатором
В твоем порту, Владивосток.
А что такое девиация?
Компас сказал бы, если б мог:
«Моряк, не надо доверяться мне,
Я заболел, я занемог».
И не пошлешь его по матери,
И в рейс отправиться нельзя.
И выручают девиаторы,
Компсов верные друзья.
И не помеха девиатору
Негоро каверзный топор.
И я сквозь прорезь пеленгатора
Глядел на путеводный створ.
Здесь не фантазии жюль-верновы, -
Здесь хоровод магнитных сил.
Я добивался курса верного,
В таблицу цифры заносил.
Теперь не надо беспокоиться, -
Веди, моряк, свой теплоход
Хоть от экватора до полюса,
Хоть этак, хоть наоборот!
Как в жизни все казалось просто мне!
Как вспоминаются опять
И створики на Русском острове,
И бухты бархатная гладь,
Маяк на мысе Токаревского,
На рейде ждущие суда,
И сопок очертанья резкие,
И чаек шумная орда!
Я с рейда добирался катером,
Дневные завершив дела.
Ведь я работал девиатором.
…Как быстро молодость прошла!
* * *
Давай поедем в Цирулиши,
Тряхнем времен остатками!
Довольно жить, зациклившись
Меж кухней и тетрадками!
Обрящем осознание,
Как мы живем неправильно.
Латышские названия
От Сигулды до Валмиеры.
Побудем хоть полмесяца,
Ну, хоть недельку малую
Близ городочка Цесиса,
Где протекает Гауя,
Там сосны корабельные,
Там снег лежит до пояса,
Там не чадат котельные
И шум не слышен поезда.
Там рядом трассы саночные,
Там лыжи напрокат дают,
Следы на насте заячьи
И хлопья снега падают.
Ведь так легко купить билет,
Оставив дом замурзанный!
Нигде такого места нет
Ни в Латгале, ни в Курземе!
Тряхнуть не поздно стариной
И поднабраться сил еще.
Однажды, как-нибудь зимой,
Давай поедем в Цирулиши!
* * *
Ах, Мурманск, ночь полярная,
Чужая параллель,
Гостиница шикарная,
Холодная постель.
Сосед, спросонья охая,
Ворчит: «Сойду с ума!»
И в полночь тьма глубокая,
И в полдень та же тьма,
И ноги, словно ватные,
И дышится не так,
Лишь лампа мегаваттная
Прореживает мрак.
Да, здесь житье суровое –
Не Сочи и не Крым,
Но за углом столовая
С названием «Гольфстрим».
И я исполнен мудрости –
К чему впадать в тоску
И не отведать в Мурманске
Под соусом треску?
И что мне заседание,
Казенный обиход?
Полярное сияние
Раскрасит небосвод.
И сфер небесных музыка
Затронет сердце вдруг.
…А самолет из Мурманска
Уже взял курс на юг.
* * *
На Моховой, на Моховой
Аквалангист в воде лихой,
На нем блестят костюм в обтяжечку и маска.
А я поближе подхожу
И с удивлением гляжу –
Так это старый мой знакомый, сивуч Васька.
На Моховой, на Моховой
Мотает сивуч головой,
Он рыбу ленится ловить и ждет подачки.
Какой он, право, хитрован:
Ему бы надо в океан,
А он не хочет грязной тачкой руки пачкать.
На Моховой, на Моховой
Он наслаждается лафой,
Тут вкусно кормят – значит, тут ему и место.
Он часто грезит наяву,
Он ожидает, что к нему
Придет такая же ленивая невеста!
* * *
Опять Петропавловск-Камчатский накрыт белокрылой пургой,
Опять, как тогда, отменили занятия в школах,
И ты молодая такая, и я молодой,
И снег, пробиваясь сквозь рамы, пыльцой оседает на шторах.
Давно разлетелись по свету друзья и былые враги,
Иные ушли насовсем, не допев, не доспорив,
Я их вспоминаю под пенье камчатской пурги,
И тех, с кем братался, и тех, с кем расстался, жестоко повздорив.
Быть может, не в меру я с ними порою бывал резковат,
Чужие ошибки прощать до конца не умея.
Простите за все, в чем когда-то я был виноват,
Поверьте, об этом, пожалуй, я больше других сожалею.
Прозрачное небо, и пальмы, и солнечных рек берега –
Все это нам дарит заморская щедрая волость.
Опять Петропавловск-Камчатский накрыла пурга,
До нас долетает ее хрипловатый, простуженный голос.
* * *
Когда-то в скромном звании курсанта
Я был самонадеян, полон сил,
И старый город Бесселя и Канта
По случаю впервые посетил.
В центральной части размолочен в крошки,
Внушал он жалость, словно ампутант.
И где мне было отыскать дорожки,
Которыми прогуливался Кант?
Он в снегопад, и в летний зной, и в грозы,
Маршрут свой ни на шаг не сократив,
Шел не спеша, возвысясь мыслью к звездам,
Обдумывая свой императив.
Здесь по нему часы свои сверяли, -
Он был точнее башенных часов!
И шляпы, низко кланяясь, снимали
Пред ним и пивовар, и богослов.
А город торговал, трудился, верил,
Всегда внушал своим соседям страх.
Здесь сочинял сам академик Эйлер
Свою задачу о семи мостах.
Здесь пьяный бурш в участке куролесил,
Здесь заседал степенный бюргеррат,
Здесь до утра засиживался Бессель,
Выстраивая формул строгий ряд.
Здесь юный Гофман, отвергая пафос,
Потягивал отменный кофеек.
Подчас без церемоний Крошка Цахес
Заглядывал к нему на огонек.
Ах, если бы я ведать мог сначала,
Что здесь мне жить немалые года,
Что я уйду от этого причала
Когда-нибудь – надолго, - навсегда…
Что мне тогда сказало имя Канта,
Что знал я про его императив
В те дни, когда с неведеньем курсанта
Насвистывал бесхитростный мотив?!