Я представляю свою жизнь следующим образом. Начнём с самого начала.
Внутриутробно жизнь казалась мне затеей довольно привлекательной. Наверно именно по этой причине я спешил жить. И родился недоношенным. Подозреваю, что не только телесно. Недоношенным родились и всё остальное, что полагается в этом случае. Семь месяцев внутриутробной подготовки казались достаточным основанием, что бы считать себя человеком. Это был первый, но не единственный случай, когда я погорячился.
Родившись, я кричал. Все 2 кило 250 граммов кричали в лица медсестер. Я кричал на врачей, соседей справа, соседей слева. Я кричал даже на свою мать, вытянувшись мумифицированным батоном. И продолжал бы кричать, если б не спал или не ел. Мать улыбалась мне и вместе с молоком наполняла меня умиротворением. Пожалуй, в этот период оно и было безмерно полным. Оно могло быть определением умиротворения в толковом словаре.
Я был лысым лет до трёх. Поэтому мама начинала заплетать мне косички с четырёх. Ибо мечтала о девочке. Я не в первый раз её разочаровал.
Моё детство отпечаталось в моей голове двумя выдающимися событиями, которые на разные манеры пересказывались, обрастая невероятными подробностями. Мне порой, кажется, что я их начинаю вспоминать. Вкратце они выглядят так.
Петербург (Ленинград) славен своими дождями. Они идут постоянно и периодически. Есть возможность не увидеть чистого неба месяцами. Промокает всё, от асфальта под ногами до жести на крышах. Пресноводные водохранилища от поребрика до поребрика. От стены до стены. От зимы до зимы. Да и зимой. Одним словом – Венеция. И случилось моей маме прогуливать меня в коляске. Первый, да и, пожалуй, последний мой автомобиль. Я лежу, смотрю тучи, безобразия под колесами не вижу. Так вот именно… от поребрика до поребрика… море. Предательски безмолвно. Она толкает коляску посередине… о-оп… Обходит с краю, по сухому. Я смотрю тучи… В середине лужи – кирпич. Судьба. Камень буквального преткновения. Коляска тормозит мгновенно, окончательно, резко, как топор в полене, как гвоздь в стене. Я продолжаю движение. Батон, окрепший после обильного питания, спеленатый, как душевно больной. Между небом и водой в освобожденном раскрепощающем полёте. Чувства, эмоции не успевают образоваться. Сама природа определяет мне место в иерархии земноводных. Я даже плакать забываю…
Второй эпизод.
Папа покупает мне на забаву пластмассовый молоточек-гормошку с милым при ударе звуком изнутри. Стучит мне по голове. Пи- пи… Я удивляюсь. Детская память избирательна. Я запоминаю. Пи-пи… Родители смеются, дети смеются. Всем нравится. В некоторый следующий день папа починял что-то по хозяйству. Присел счастливый отец ко мне – отдыхает. Я ходить умею. Принес молоток – грубая, тяжелая имитация моего пи-пи-молоточка. И с лучшими намерениями, усердием, улыбкой, искренно, с размаху засаживаю этим молотком, как учили туда, куда показывали. Папа меняется в лице. В нем появляются нотки рассеянной сосредоточенности.
Всегда считал наказуемым лишь умышленное зло. Видимо, папа считал так же.
Школа. Бунтарями и паиньками, отличниками и хулиганами нас делают идеи. Поскольку идеями я был не богат, осознав всю ошибочность и фальшь происходящего, искусственность окружающего мира, я без всякого интереса жил. Единственное, что увлекало меня всегда – это наблюдение. Я в который раз ловил себя на мысли, что слушаю ни что человек говорит, а как. Как он это делает. Не что говорит, а кто. Подобное качество напрочь лишало меня возможности понимать, вникать, запоминать информацию, учиться. Иметь и развивать способности, стремиться овладевать специальностями, покорять вершины. Я жил и удивлялся не тому, что достигнуто, освоено, сделано, произведено, а кем, собственно, это всё... Мне всегда хватало своей жизни, своего наблюдения, своей оценки. Это не поощряется, это не продаётся. По сему иметь успех в жизни, где царствует информация, умение, работа, способность было не для меня. Я не проявлял интереса к наукам, практически не читал. При этом ни кто не считал меня глупым. Это настораживало, удивляло. И меня самого. Стереотип, который создавался по случаю чьей-либо неуспеваемости, не уживался со мной. Я был внимательный, но успехов не делал. Сидел и смотрел. И толку никакого. И не мешаю ни кому, но и пользы – ноль. Я не огорчался, огорчалась мать. Я наблюдал её огорчение. Кроме того, что я не родился девочкой, я ещё и не родился отличником. Я это понял сразу, мама к окончанию мной школы.
продолжение обещает следовать...