Как под-полковник Нестерпенко стал героем «Зарницы»
Подполковник Нестерпенко тридцати шести лет от роду, высокий и статный, с правильными чертами лица, отстегнул от военной панамки дурацкий, круглый, зеленый значок с надписью «ХХХУ1 открытый финал Игр «Зарница» * Х1 соревнования «Школа безопасности» Северо-Запад России 2006 год участник», приляпанный вместо кокарды, и задумался…
Не влюбиться в подполковника Нестерпенко было сложно. Уж очень видный, да к тому же еще и общительный, с красивым голосом, он очень хотел казаться самим совершенством, если сие сравнение уместно для мужчины, к тому же военного. И я влюбилась…
Подполковник же знал по своему жизненному опыту, что барышень надо обольщать. И обольщал. И обольщал. И обольщал.
Случайно догадавшись, что стихи – вещь редкая, а посему - уникальная, он пришел ночью в компьютерный центр, где круглосуточно трудились штабисты «Зарницы», и набрал:
Самой нежной и прекрасной половине человечества
П о с в я щ а е т с я
Кто скажет мне о том, что не устали,
Что за окном увидели в дали
Летящими себя в прекрасной стае
К брегам большой и сказочной земли.
Кто скажет мне о том, что не сломались
Часы на перекрестке первых встреч
Где трепетно два сердца целовались
И друг для друга их клялись сберечь.
Кто скажет мне о том, что еще рано
Вбивать в сундук желаний ржавый гвоздь
Что вся вина не в считанных баранах
А в той, что сном пронизана насквозь.
А в той, что открывает чувствам двери
И щедростью супружеской маня
До дрожи доводя безумно верит
В целебный жар семейного огня.
Кто скажет мне о том, что еще можно
Влюбиться в свою нежную жену
И с ангельским волненьем осторожно
Касаясь звезд прожить с ней жизнь одну.
Кто скажет мне о том, что это было.
Кто скажет мне о том, что это есть.
Ведь счастье, вот оно лежит на блюде, -
Его лишь надо осторожно съесть….
(соблюдена орфография автора)
Сам ли он сочинил этот стих, или это был единственный стих, который он знал, но Нестерпенко ощутил себя не просто человеком искусства, а героем с большой буквы – Героем – Любовником всех времен и народов!
Еще подполковник Нестерпенко умел петь. И пусть его песенный репертуар содержал не многим больше пяти песен, одна из них – про «Шинели» всегда попадала в цель. Стоило ему, подполковнику Нестерпенко, хорошим голосом исполнить эту песню, как у всех присутствующих дам моментально влажнели трусики, и они, сраженные наповал обаянием и талантом подполковника, с треском рухали к его огромным ногам в армейских, кирзовых сапогах.
Э… В три часа ночи, или утра, когда первый день лета неминуемо перетекал во второе июня, в холодном и сыром военном бараке смешались запах кофе и мужского одеколона. Красивый человек в военной форме под непрерывно гаснущий свет – ибо пробки не выдержали столь сильного напряжения, освещенный четырьмя мониторами, шикарным голосом запел – для меня…
Жаль, я тогда еще не знала, что рост и красота не добавляют калибра.
Промчалась ночь, настала проза жизни. Нестерпенко бегал по Луге, полон раздумий к кому прислонить свои подполковничьи яйца. А я писала ему стихи.
* * *
Неделя – это много, или мало?
А жизнь, по-прежнему, летит стрелой.
«Зарница» близится к финалу,
Нас Питер ждет – пора домой.
Ваш голос полон жизни, сил
Разрезал ночь, ворвался в душу,
Он сердце мне насквозь пронзил,
Всю жизнь я вас хотела б слушать.
Укутавшись от непогоды,
Забыв, что мир бывает груб,
Хочу к вам в плен – глотнуть свободы,
Узнав всю сладость ваших губ…
* * *
Утро наполнено ранью
И удивляет ненастьем,
Снова гуляю за гранью
И наслаждаюсь счастьем.
Тону в его взгляде пронзительном,
Замирает мое дыхание,
В мире светлом и удивительном
Выхожу опять за все грани я.
Небо ткет облака из ваты,
Воздух полон от пения птиц.
Охраняют границу солдаты.
Я люблю! Я не знаю границ!
Самому красивому и талантливому мужчине
Посвящается
Я Вам скажу о том, что не устала,
Что, встретив Вас, увидела вдали,
Как я лечу, я выбилась из стаи,
К брегам большой и сказочной земли.
Вам расскажу о том, что не сломались
Часы на перекрестке наших встреч,
Где взгляды наши как-то повстречались,
И этот миг решила я сберечь.
Вы пели, а я думала, что рано
Вбивать в сундук желаний ржавый гвоздь,
И на душе зарубцевалась рана,
Надеждою пронизана насквозь.
На встречу чувствам я раскрыла двери,
Впитав Ваш голос на исходе дня.
И в этот миг мне так хотелось верить
Я понимаю Вас, а Вы меня.
Удовлетворил ли он воинский зуд своих гениталий – я не знаю, но знаю точно, что такого разворота событий он не ожидал.
- Ну, ладно бы пришла бы я к нему в ночи – голая и холодная и попросила бы обогреть…
- Ну, коньячком бы напоила, да накормила свежезаваренной лапшой – тоже приятно…
- На худой конец, просто бы молчала, потупив в Землю взор, онемев от счастья, от одного только присутствия его – подполковника Нестерпенко на этой планете…
А тут, он получил в ответ – те самые редкие, а посему исключительные, только что написанные стихи. Мало того, что стихи были только что написаны – что само по себе подполковнику Нестерпенко показалось угрожающим, стихи те были посвящены ему – вот этого уже не испугаться было просто невозможно.
Что с ними делать?????
Что с ними делать?????
На член не натянешь… - Не натянешь!
Не съешь, не выпьешь… - Не съешь! – Не выпьешь!
Использовать, как туалетную бумагу… - Да не учили военных, чтобы офицеры стихи вместо туалетной бумаги пользовали…
И почувствовал подполковник Нестерпенко неладное. И испарина заполнила расстояние между верхним слоем волос и дном фуражки. И поползла влага медленно вниз, чем-то неприятным пропитав штаны камуфляжной формы, и стекла склизкой сыростью в кирзовые сапоги сорок большого размера, и с каждым шагом выливалась она из голенищ, но ее не становилось меньше.
Усилием воли, превозмогая сие неприятное чувство, побежал подполковник Нестерпенко, позвякивая парой скукожившихся патрончиков, петь Вале-тумбочке в «Наградную», и медикам-педикам, и всем кто шевелится, да все про «Шинели».
Мимо меня бедный подполковник Нестерпенко проходил, не поднимая глаз, судорожно пытаясь вспомнить хоть какие-нибудь слова приветствия, но все синонимы и эквиваленты оных покидали его голову.
А потом было закрытие «Зарницы». И в честь этого всех пригласили на банкет.
Мы с тихой трудолюбивой прапорщицей Леной Жогой поднялись в офицерскую столовую. За столами сидело порядка тридцати человек и в идеальной тишине поедали вареную курицу…
«Что-то как-то тихо. Не весело. Наверное, мало выпили» - заметила я и почувствовала, как мои слова эхом задребезжали по стеклам, наполненного голодными людьми помещения.
Присели за стол, но люди в военной форме не утруждали себя гостеприимством, не обременяли ухаживанием за вновь прибывшими и уже имеющимися дамами. Команды полковник не давал, а этические нормы вежливости оказались для солдат, равно как и для гражданской молодежи не доступны. Не то, что бы они были убоги – просто не научены.
Пришлось громко и настойчиво поинтересоваться «не нальют ли нам водки?!», добавив генеральские нотки требовательности и приказа в голос, так как скромных девичьих намеков никто бы не понял.
Налили! Сразу много, что бы не часто. Лошади от такой дозы начали бы танцевать вальс. Но мы ж не лошади. Впрочем, я без зазрения совести променяла водку на коньяк – в тех же пропорциях.
Закамуфлированный соловей Нестерпенко попил водки, поел курицу, распушил хвост, зафлиртовал с Валей-тумбочкой.
Сначала мне Валя показалась хорошей теткой. Я думала, что она пьет из-за несовершенства мира, хрупкости бытия… Позже я поняла – Валя просто любит выпить.
- Подполковник Нестерпенко, если бы вы увидели нас в городе – вы бы нас не узнали, мы там такие нарядных ходим, не то, что тут – скокетничала Валя на флирт подполковника Нестерпенко.
- Если бы вы меня увидели в городе, вы бы меня точно не узнали, в штатском – флиртанул подполковник Нестерпенко на кокетство Вали.
- Давайте проверим – предложила Валя
Подполковник Нестерпенко расцвел.
Я заглянула в синий пластиковый стакан с коньяком, и во мне проснулся Арбенинский юмор.
- Да – грустно заметила я – представляю, идет подполковник Нестерпенко по городу, а мы ему навстречу, и никто с ним не здоровается – не узнают подполковника Нестерпенко в штатском…
Подполковник Нестерпенко завял.
Перед этим он собрал всю силу воли, употребив ее на то чтобы меня нарочито не замечать. Но тут заметил.
Выпили еще по одной – за женщин. Потом – за детей. За Отечество не пили, вместо этого подполковник Нестерпенко взял гитару, произнес со всей военной проникновенностью тост за искусство и запел. Он исполнил пару-тройку песен из своего доблестного репертуара, добрался до хита сезона «Шинелей», и потихоньку начал сдуваться.
Пришлось пустить ответную пулю и выпить за мужчин стоя и по-гусарски – с локтя тобишь. А заодно выпить на брудершафт с полковником. Мое предложение подполковнику Нестерпенко выпить и с ним на брудершафт, когда все полковники закончились, вызвало гримасу мучительной боли на его красивом лице, но отказаться не хватило мужества. Целуя меня поочередно то в левую, то в правую щеки, он громко считал до трех. Возможно, подполковник Нестерпенко целовал бы меня и дальше, но видимо счет его заканчивался на «Раз, два, левой! Раз, два, левой! Раз, Два, Три…»
Он спел песню, которую пел жене в день свадьбы, и вообще до подозрения много говорил о жене, поэтому, узнав что он разведен (не от него, разумеется) я не удивилась. Попытался спеть еще, но видимо было светло, а запах одеколона был заглушен ароматом вареной курицы и алкоголя – песни его не тронули моего сердца.
И тут подполковник Нестерпенко произнес сакраментальную фразу «Эх, Марина! – сказал подполковник Нестерпенко – Я бы спал бы с тобой, и спал…»
Хотел удивить меня наличием дочери-подростка и сам обомлел, узнав, что у меня сын ей ровесник. Заметил, что не любит, когда на него вешаются. Искренне и честно признался, что меня боится. И вдруг сделался таким маленьким… Плечи его согнулись, обрамляя гитару, прижатую к груди, как щит, голова склонилась, глаза беспомощно опустились, сверля тарелку с остатками курицы.
Вот тут-то я и разглядела в нем героя. Только вот героя чего?
В хмельном угаре, я прочитала пару стихов от которых он чуть было не получил разрыв сердца, так как я забыла предупредить, что это очень ранние стихи и он, подполковник Нестерпенко, никакого отношения к оным не имеет.
И тут по наитию мне пришло единственно правильное решение. Я поняла – он герой «Зарницы». Ничего мне больше не оставалось, как только снять кокарду с его военной панамки, а на ее место прицепить значок, возводящий подполковника Нестерпенко в Герои Зарницы Северо-Западного региона 2006.
Вот тут-то и начался финал «Зарницы». Пока я украшала Нестерпенковский головной убор, большая часть мирного населения воинской части разрабатывала маневры и стратегические планы по возвращению подполковнику Нестерпенко его боевой принадлежности. Меня пытались найти, догнать и обезвредить. Но все получали достойный отпор. Все, кроме Вали, которая предусмотрительно спряталась в «Наградной». Увенчав фуражку дурацким зеленым зарничным значком, я искренне уверяла всех: «Пусть так ходит – так круче!» Но народ почему-то мне не верил и убеждал меня, что необходимо вернуть кокарду, хотя она так изящно смотрелась на рукаве моей кофты.
И тут меня взяла в плен доза коньяка, упавшая на дно пустого желудка, ибо курица меня не вдохновила. В конюшнях после такой дозы обычно лежащие лошади поют акапельно: «Ходють Кони над рекою, ищуть Кони водопою…». Последнее, что я помню – это то, что я согласилась вернуть кокарду лично в руки подполковнику Нестерпенко…
Из рассказов очевидцев – съежившись, косолапя на ватных ногах, подошел ко мне подполковник Нестерпенко. «Оставьте нас! Нам надо поговорить наедине!» - прозвучал мой приказ, не терпящий возражений. Смутно помню, что просила подарить мне эту крылатую штучку. Помню, как подполковник Нестерпенко отгибал усики кокарды, снимая ее с рукава моей кофты. Но совершенно не помню, что было после. Проснувшись утром, я была искренне удивлена, что оказывается, еще о чем-то говорила с подполковником Нестерпенко. Только о чем вспомнить никак не удавалось. Но поскольку я девушка культурная и интеллигентная, то была уверена, что сказала ему что-то очень умное и доброе. Наутро мне сообщили, что после нашей с ним беседы, он вернулся к народу и обреченно произнес: «Ну, вот, теперь я еще и пидорас…»
Почему пидорас? – Разве что ассоциации – военное заведение, где сплошные гарные хлопцы, с женой разведен, а все – «жена-жена»… Пидорас под прикрытием (шутка).
Вот так я сделала «Зарницу», а подполковник Нестерпенко стал ее Героем.
Все описанные события реальны. Военные вряд ли будут читать стихи, а в гражданском вы Нестерпенко не узнаете. Так что спите с кем хотите, ешьте вареную курицу, служите Родине и пойте «Шинели» совершенно спокойно, товарищ офицер - до первого сентября.
Первого сентября я приду работать в ваш военный институт. Встретив меня в коридоре, у вас от изумления вывалится вставная челюсть, выкатится стеклянный глаз, отстегнется протез и засаднят все раны одновременно, а я прочитаю вам эти стихи:
* * *
Вам так хочется быть героем.
Да, ведь Вы же и так – Герой.
Наслаждаетесь геморроем,
Жизнь обходите стороной.
И любуясь собой «Шинели»
Вы поете прельщая дам.
Вы считаете что сумели
Всех построить по номерам.
Вам бы томных, глупых овечек,
Чтобы тихо смотрели в рот.
Я – большая, я знаю вечность,
Я без страха иду вперед.
Знаю цену и дням и чувствам,
То взлетаю, то вою волком.
Жизнь прожить – это тоже искусство.
Всех Вам благ и живите долго!
* * *
Я думала Вы больше и сильней!
Я думала Вы глубже и умней!
Поверила – есть Боги средь людей!
… И обломалась…
* * *
Я с Вами жить хочу много счастливых лет.
Провожать на работу, готовить вкусный обед,
Вечером ужинать вместе, освещенными мягким светом,
В выходные ходить в кино, ездить на море летом.
Я с Вами жить хочу миллионы счастливых дней,
Прижиматься к Вашей груди, что бы было теплей,
Растворяться в Ваших объятиях каждую ночь,
Вместе смотреть на солнце и слушать дождь.
Я с Вами жить хочу, и родить Вам сына.
Он будет здоровый, умный и очень красивый.
Мы будем самой счастливой парой на свете
И лучше нас будут жить только наши дети!!!
* * *
Пивное утро призрачно и хмуро,
И мир опять как будто за стеклом.
А я люблю тебя. Люблю тебя, как дура,
Всем сердцем, всей душою, всем нутром.
В дождя холодных, мокрых параллелях
Читаю несвершенность наших дней.
Зажать в ладошке счастье не сумели.
Мы смертные. И я люблю сильней
Чем ураган, чем смерч, чем непогода.
Захлебываюсь от любви. Тону.
До слез. До крови. До седьмого пота
У чувств своих безумствую в плену.
Но я уверена – я выиграю войну!
* * *
Я променяла свой оргазм
На странные свои стишочки,
Где боль сквозит из каждой строчки,
А фразы бьют не в бровь, а в глаз.
Я променяла свой покой
На бурю страждущих волнений,
На радость призрачных мгновений,
Глотаю жизнь, пью вдохновенье,
И так мечтаю быть с тобой.
Не променяю свою жизнь,
И не скажу тебе: «Вернись».
* * *
Стихает боль, становится спокойно,
И снова я тиха, скромна, безвольна.
Душа закрылась, ровное дыханье,
И снова я само очарованье.
Надежд полны меня пронзают взгляды,
Но мне, увы, совсем того не надо.
И с каждым днем все забывается, как сон.
И сердце с ветров бьется в унисон.
Я вновь свободна от волшебных чар,
Возникло чувство, и угасло, как пожар.
Я меньше думаю и реже я курю,
Не содрогает воздух – «Я люблю!»
Закрылась книга. Опустел стакан.
Я больше не шепчу в ночи: «Руслан».
Меня не гложет светлая печаль.
И я смирилась. Не борюсь. А жаль!..
* * *
Сердце рвется на части,
Кровоточит душа.
Так мечталось о счастье -
Опять ни шиша.
Снова вырвалась сила,
Закусив удила,
Протащила, разбила,
Как всегда – подвела.
Так была бы невеста
И светло бы жилось.
Но для слабости места
Увы, не нашлось.
Так хожу я по кругу,
Непокорен мой стих
Ни жена, ни подруга
Только Бог мне жених.
* * *
Офицер Нестеренко, несомненно - герой,
Так активно гоняться за каждой пи…- звездой.
Флиртовщик, обольститель, за счастьем гонец,
Ах, куда бы пристроить офицерский конец?
Под коньяк недопитый, в сигаретном дыму
Подполковничьи яйца прижать бы к кому?
В кирзачах, как по плацу, пройти по душе,
Затаившись трусливо отсидеть в блиндаже,
Камуфляж натянуть и дышать еле-еле,
Все затихнет – воспрянуть, распевая «Шинели».
Слишком мелкий калибр, увы, не для нас…
Офицер Нестеренко – герой- пидорас.
* * *
Упала раненою птицей.
Пережила. Уже не сниться
Герой – любовник – пидорас.
Преодолела. Поднялась.
Машите крыльями!
Было горько. Хотелось уснуть. Умереть.
Тетиву натянув, улыбалась мне смерть.
Многоточием рифм дробился зрачок,
Ритм сердца в висках обжигал горячее.
Умирала надежда - превращалась в золу.
Танцевал Сатана в человечьем миру…
Прорубив гладь воды, утром солнце взошло.
Слезы вымыли горечь – стало все хорошо!
Отпустило. Вернулась. Можно дальше лететь!
- Крыльев взмах отдаляет на мгновение смерть!
* * *
Семья, ребенок – что за бред -
Не современно.
****ься раком, да минет
Попеременно.
Перепихнулись, а даст Бог
Покатит дальше.
Тем меньше боли и тревог,
Чем больше фальши.
Живи, не парься, ноги врозь,
Забей на душу.
Но к горлу подступает злость!
И слезы душат!!!
* * *
Напиваюсь, как Высоцкий. Дебоширю, как Есенин.
До безумья наслаждаюсь этим призрачным весельем.
А на утро просыпаюсь – вновь закончено мгновенье,
И мучительно сгораю от стыда и от похмелья.
* * *
Нестеренко так отважен
Захотел быть королем.
И кокарда, и фуражка,
И погоны – все при нем,
Чтоб с какой-нибудь девчонкой
Невзначай, да по пути
Подполковничьей мошонкой
Хорошенько потрясти.
Но легли не складно карты,
И в один недобрый час
Ни фуражки, ни кокарды,
Нестеренко – пидорас.
* * *
Ты так искал ощущений от жизни,
А только бриз перешел на шторм –
Крылья сложились, мысли обвисли,
Забрал кокарду и на *** ушел…
Отставил строевую гордость,
Офицерской чести сказал: «Вольно»
Не проверяла тебя на твердость –
Было обидно, досадно, больно.
Хотел быть сильным, большим – не сдюжил.
Такие жизнь преподносит уроки.
Хотела мелодией стать нужной,
А сама – камертон на твои пороки.
* * *
Глупо напиться, чтобы устроить аттракцион,
Где ты в одночасье Лев, Собака и Слон.
Сидя на стуле браво, как на коне,
Когда другие барышни мочат язык в вине,
Коньяк по-гусарски, стоя, да за мужчин…
Выпить найдется, как минимум сто причин,
И только одна заставляет пить чашу до дна –
Когда он закрыт, а ты в него влюблена!!!
Стучишься, кричишь, в надежде услышит авось…
А все удары и звуки проходят насквозь.
Выпустив лихо на волю падаешь ниц,
Грязь на полу щекочет влагу ресниц.