Папироса листом папируса
истлевает в холеных пальцах.
Все же это победа пиррова -
небосвод распинать на пяльцах
и удерживать солнечный диск в зените,
лето сделав пластмассовой бутафорией.
В тишине полнолунной Вы вновь не спите,
запуская огни от дверей "Астории"
по широкому кругу диаметрально,
в кружева перекрестков стянув дороги.
В меланхолии, ставшей для Вас банальной,
затаились печальные полубоги.
Нечто с лучших картин старика Дега.
На волов-облака нацепив хомут,
извернулась в кошачьем изгибе Нут,
горизонт – ее гладкой спины дуга,
прячет в мутную воду Невы лицо,
опираясь на крепкие руки Геба.
Входит в новую фазу обзора неба
жизни чертово колесо.
Жизнь расчерчена лентами черных рельс.
В расписании четком моем маршрутном
есть обычный, но все же нештатный рейс.
Я приеду промозглым осенним утром.
Я вернусь к Вам с любого конца пути,
из-под Вашей немой деликатной власти,
очевидно, мне попросту не уйти,
как не вырвать Самсону из львиной пасти
своих жилистых ржавых рук,
онемевших под дерзкой водой каскадной.
Отчего Вы грустите, мой бледный друг?
В наше время печалью болеть накладно.
От Фонтанки до Мойки отростки ряски
растянулись, как бляшки холестерина
расползлись по сосудам зеленой краской,
источая удушливый запах тмина.
Ваши тонкие пальцы-мосты артритом
искорежил соленый балтийский ветер.
Колокольня скрипит с монотонным ритмом,
засветился надетый на тонкий вертел
петропавловский ангел, расправил плечи,
распахнув за спиной парашютом крылья.
Почему только здесь мне нелепо легче
ощущать себя немощной, но всесильной?
Капли желтой смолы со столбов фонарных
потекли по проспекту к воде канала,
избавляя на время от снов кошмарных.
И не смейтесь. Так часто меня спасало
незабытое давнее обещанье
с каждым сном возвращаться в холодный город,
неизменно бессильный в своей печали,
неизменно величественный и гордый.