Слова хорошего я не сказала родным.
Уеду – твердила с улыбкой.
Мои миражи, мой дым
Не согласуются с мужем и зыбкой.
И, кстати, мама, я вовсе –
не золотая рыбка.
Богатый хан-бизнесмен не привезет за меня калым.
По правде писать, осточертело
Скрываться, не глядя
(как во-он тот по купе соседний дядя)
На такое красивое женское тело.
Возьму и признаюсь – что три недели
Не было секса, и губы мои
Как не надавливай – онемели.
Я хочу женщину эту – немного, но хочется.
Как грациозно она наверху ворочается.
Тем более, третий день в поезде – пахнет сильнее,
Не мылись ведь, милые.
Черт!.. (с ненавистью) – какие вы, бабы, все же красивые…
Кто бы знал – знают мои тихие серые волки,
Как надоело мне строить глазки
Двум старым уже проводникам
(Про себя, неудобно, срам – но все-таки – пердунам).
И все для чего?.. Ради нижней полки.
А в Польше где-нибудь пьет шампанское
Какая-то пани Ереванская.
А в Москве пара десятков девчонок
Со сжатыми в нитку губами -
(девчонки из коробчонок)
Вдевают их в мысли,
вгоняют иглы: «Пошли вы все на... мы будем
любить руками, лбами (или лобками?)»
неважно все это. Это коррозия
времени, это сугубое подражание.
Дражайшие, да, я ворую рецепт амброзии,
И – да! – копытом землю рою
Под абсолютно чужое ржание.
Кидайте каменья. Коня под Трою,
Мучная мУка, каменная, доисторическая скука.
А где-то в Париже... э, нет, пошли вы.
Во Франции бабы чересчур шаловливы.
Увольте.
Я лучше продолжу сагу плацкартную, оду общения.
(между прочим, когда я пишу,
Проводник полу мужского передо мной склоняется,
На полу убирается,
А там шелуха моих семечек, щерясь, валяется.
О роду с нулевым окончанием приятное мщение!)
Мы проезжаем Читу. «Это вторая
Бурятия, и там эти нехристи буряты» –
Нечаянно ляпнул мой проводник и
(не покраснев только из-за загара)
убежал виновато.
А почему? В полуметре (и слышно прекрасно, что он сказал)
Восседает три поколения бурятских дам.
6, 60 и слегка за 30.
Слитые троицей местной своей узкоглазые лица.
За стенкой таджики. Четыре купе китайцев.
Таджики ругаются.
А китайцы – по-своему на языке улыбаются.
Да бог с ними!
И это, видимо, истина.
Честно? Желаю успеха им мысленно
В завоевании этой испещренной язвами –
Дубами и вязами,
Страшными деревнями местности.
Китайцам гораздо нужнее эти окрестности.
И детей они любят и строят красиво.
С изюминкой, не прямоугольно, а криво
А это приятней взгляду, чем дурацкие срозова в грязный бетон пятиэтажки.
Или вросшие в пуп и в зенки дедовы «деревяшки».
Простите. Я злая.
Ужасно злая.
Раздражает каждая станция узловая.
Бесят зубы, живот и склизкие взгляды.
Да, грудь большая!
Но пялиться больше секунды я категорически не разрешаю!
Скорей бы приехать, что ли, и всласть
Нацеловать – до пульса в двести – макушку.
В губы.
К клюву аиста одного своей львиной пастью
Припасть.
(граждане, пометьте на этой кассете – мелодрама и «х» в кубе.
Такая ма-аленькая порнушка).
Наверняка, хандра от нехватки объятий,
Сжатий, рукопожатий,
Междометий, между ладоней токов,
Нет выхода и из таза густым потокам.
В слезы уходят. В горы.
Закон, что ли, бабский –
Либо вверху, либо внизу – Приморье.
Влажность повышенная, морось, каплет.
Надо послать всех еще раз и на ночь захлопнуть ставни.
Створки, края раковин смыкаю.
Глаз. Вон уже целый Байкал к третьему дню
На полу вагона они наплакали…