Искусствоведы

Анна Кэвидфингер
На теплую гладь стола ложился последний закатный луч. В небе, зябко подрагивая, загорались еще неясные взгляду звезды. Ветер уже по-ночному прохладный заставлял ветви сирени стучаться в окно одинокого домика, частично скрытого садом.
«Не пущу!» - думал человек, сидящий за столом. Перед ним лежал чистый лист бумаги и остро заточенный карандаш. Но человек к ним даже не прикасался.
Ветер продолжал настоятельно проситься в дом.
«Что за бестактность!» - говорил про себя домосед, созерцая горящий закат сквозь оконное стекло, обрамленное цветущей сиренью. – «Сначала его носит где-то, а потом он как хозяин хочет залезть в мой дом, да еще через окно!»
Тогда Ветер применял последний прием: он спугивал ворону сидящую в гнезде, свитом на печной трубе, и, жалобно завывая, начинал проситься в гости.
«Ну что с тебя возьмешь!» - восклицал человек и открывал форточку. Довольный Ветер залетал в дом и от радости наматывал круги по комнате, снося письменные принадлежности со стола. – «Ишь, расшумелся! Чертяка!» - ворчал человек.
После пятого круга уставший Ветер опускался отдыхать рядом с хозяином дома.
«А ты все пишешь?» - спрашивал он чуть погодя, глядя на чистый лист, уже поднятый с пола человеком.
«Да» - отвечал человек. – «Пишу».
«И скажи, ни один еще закат не повторился?»
«Нет. Фантазия Творца бесконечна» - отвечал человек, глядя на запад.
И восхищенный Ветер смолкал, понимающе кивая в знак согласия хозяину дома. И сам уже с увлечением смотрел на буйствующие краски заката, постепенно затихающие под пологом надвигающейся ночи. И ни один из них не смел проронить ни слова, внимая красоте закатной симфонии.
Так и сидели они каждый вечер. Художник и Ветер. И Художник так никогда и не написал ни одной картины, зная, что с Творцом ему не сравниться. И сколько бы Ветер не расписывал ему прелестей заморских стран, далеких морей и открытых просторов небес он никогда не мог найти в себе сил и таланта переложить все это на бумагу, оставляя за собой право хранить все увиденное и услышанное в своем воображении.
Он был истинным ценителем истинного творчества. Вторым, разумеется, после Ветра…