*
Любо на турецких берегах
брать «дуван» – нехай запрещено!
Но коль есть деньга у казака,
он идёт на радостях в шинок.
Там шинкарь нацедит крепкий мёд
или браги, водочки подаст.
Лишь монету перехватит в лёт,
а хватать он, бестия, горазд.
- Мёду!..
- Водки!..
- Эй, вина давай!
- А деньгу, казаки?..
- На, лови!..
- Сатана, полнее наливай!
- Браги!..
- А деньгу?
- Да подавись!..
В уголочке дымного шинка,
развалясь на лавках делово,
три чубатых ладных казака
не спеша вели свой разговор:
- Стенько, як там батько?
- Дуже плох.
- Да, не сладко диду, вона как…
- Возвернулся с круга, тако слёг.
- Дид Тимоша справный был казак.
- Я надею, встанет, отболит…
- Вин-то встане – дома... А Иван?
- Запытають брата москали.
- Да… У них, то скоро, раз иман*.
Пали кудри на лицо:
- Пошто?!
Стиснув кубок, крепкая рука
опустилась с грохотом на стол –
треснула столовая доска:
- Силов нет, браты, сидмя сидеть!
Чу, кака властя Москве дана?!
- Ино, Стенько, правды нет ниде…
Взвилась сабля:
- Правда?.. От она!
- Энтой правдой стены не возьмёшь.
- Стены – нет! А головы?
- А то…
Слухай, Стенько, в ножи саблю вложь!
- Ну!
- Я от што мекаю…
- Постой.
Браги, эй, шинкарь, да пошибчей!
- Дай деньгу, казак!
- Держи!
- Ловлю!..
- Пейте, хлопцы, для таких речей,
треба быть немного во хмелю!
- Хороша-то бражка…
- Ить, добра...
- Ино ладно, молви, што хотел.
- Чу, на Волге горы серебра,
словим рыбки в мутной-то воде?
- От це – дило! Стенько, а ин впрям,
раздобудэм зелья* и свинцу,
и – айда гульбанить к волгарям,
так, що - моя маты, не гопцюй*!
- Хлопцы, а ить главное от в чём:
там царёвых слуг, хучь отбавляй.
- Ай да Стенько!..
- Завтри и зачнём -
струг набьём свинцом и гей-гуляй!
- Добре дило!
- Ты – вожа, Степан?
- Как побачим Волгу, порешим.
- Та, що думкать? Стенько – атаман!
- Ладноть, решено...
- Степан.
- Кажи.
- Опасись Корнея, не спуста
батько твой не жалует яво.
- Знаю я, всё знаю…
- Вин з глузда
зъеде, абы хапнуть ба чаво!
- То – ништо, другое есть за ним…
- Ты об чём?
- Приклонен он Москве…
Ин царю, боярам, а они
держат в крепь его на бечеве…
- Нешто так?!
- Вин – взятой на кукан?!
- Крепко взят.
- Сказився, мобуть, я?
От це вам – матёрой атаман!
- Ин да шут с им, Бог ему судья.
- Да, браты…
- Та що за жисть така?
- Ладноть, баста! Буде причитать!
От, казаки, вам моя рука -
каждый с вас теперича мне брат!
- Да, Степан, и ты мне брат! Держи,
вот моя рука!
- О це – моя!
Я з тобою, тильки що кажи!
- Буде так!.. Пошов до дому я.
Надо глянуть батьку, Фрол* один.
- А Олёна*?
- К мамке побегла,
за снадобьем, травкой.
- Да, иди…
- Дай бо, щоб це травка помогла!..
*
Свет луны настырно бьёт в окно
и горит оплывшая свеча.
А у Стеньки на душе темно,
а у Стеньки на душе печаль.
Дверь входная скрипнет, замолчит,
то Алёна - в сени и назад.
Дед Тимоша третий день не спит,
чахнет и глядит на образа.
Там в лампадке пляшет огонёк
и чудно меняет божий лик.
Сыну, что сидит у его ног,
говорит измученный старик:
- Стенько…
- Тут я, батя.
- От помру…
- Век живи!..
- Погодь!
- Гожу, отец.
- Рой за палисадом на юру
и не ставь, не надоть голубец*.
Хошь прознать, пошто без голубца?
- Батя...
- Стенько, сыну, помолчи…
Мне полдня осталось до конца,
к черту скоро, пироги пекчи…
Я о голубце што говорю:
буде он – поганой* осквернит...
З юру ж всё, што деетца в миру,
я, Тимоха Разя, буду зрить...
Шо, хитро надумкал батько твой?
На юру мне буде хорошо:
ежли пир, то выпью, ежли бой,
биться буду. Понял?.. И ишо,
Стенько, сыну, што хочу казать:
мобыть, наш Иван с разбою збиг,
мобыть, его минула гроза,
чем не шутит черт аль домовик?
Передай, коль встретитца тебе:
удалому казаку даны
смерти на колу аль на дыбе,
а худому – в плахте у жоны…
Ин теперча всё, я отхожу…
Фролку шли – Корнея позови.
Да… Корней… Ишо чаво кажу:
з гнилью сей матёрой низовик!
- Чую, батько… Энто понял я…
- Добре, сыну, коли смог понять...
С глуздом ты, иначе говоря,
со царём в башке…Ить, весь в меня!..
И Иван такой жа чумавой,
мобыть, мягше – нету злости в ём…
Як мне не хватат сейчас яво...
Мекал, похороните втроём…
Взгляд опять упёрся в образа,
у окна рыдал мальчишка Фрол.
Тимофей вздохнул, закрыл глаза
и к рассвету тихо отошёл.
*
Дон сверкал изогнутым клинком,
ближе расширяясь, как елмань*.
Стенька уложил последний ком
на юру, у свежего холма.
О былом болтали старики:
кто с Тимошей «гулебал» и где,
как покойный мог стрелять с руки
да как лихо саблею владел:
- Було дило, помню энту дню…
- Да чаво ты помнишь?
- Як – чаво?!
- Развонилси…
- Знамо, шо звоню!
- Колокол нашовся вечавой!
- Эй, спокойтесь, диду!
- Цыть, маля!
Мы-то шо? От вас спокою нет!
- Нас заждалась мать сыра-земля…
- Да чаво ты, дид, живи сто лет!
- От Тимоша, тот был закалён –
хучь в борьбе, хучь в кулаки с любым!
- Помню, Стенька на коне - и в Дон,
знатно хлопцу всыпал на грибы!..
- Батько в жисти не корил меня,
в пламени Азова уберёг.
Мне, мальцу, сваво давал коня,
обучил в седло сигать на скок.
Как пищалю споро заряжать,
на-конь реки в плавь переходить,
сечь, колоть и как без куража
надвое врага на мах рубить…
Помолчал и, шапку теребя:
- Батя, верь – не плачу, не ропщу,
только за Ивана, за тебя
я боярам люто отомщу!..
До сих пор Корней исподтишка
на Алёну с похотью косил.
Тут поднял свой взгляд на казака
и с металлом в голосе спросил:
- Шо ты, хресник, выдумал опять?
Не понраву те боярска Русь?
- Ране Дон поворотитца вспять,
чем я с москалями замирюсь!
- З москалями?.. Ты не пяль губу.
А станица не в Москву идёть?
- Я собрался, атаман, в гульбу.
- Не, сказився хлопец! Шо несёть?!
Да яка гульба, с глузда сошов?
Ты – второй в станице человик.
- Соберите круг – в Москву готов
каженый матёрой низовик.
- Каженый, не каженый, но круг
собирать не гоже по сту раз...
- Но я слово дал…
- Послухай, друг!!!
Не вертай оглобли против нас!
Атаманов ставишь ни во грош,
честь, доверю прировнял к гомну!
Коли против обчества попрёшь...
Ох, тяжел я, Стенько!.. Ох, сомну!
- Хрёсный!..
- Цыть, замолчь! Ты ныне хто?
Ежели доселе не смекнул,
повторю – не гордой я, ништо! –
Зимовой станицы е-са-ул!!!
Начинай готовить исподволь
справу, харч и, стало быть, коней.
Позовут... Уж, хресничек, изволь
поспешать по зову к старшине!
Привезёте нам до холодов
на всю реку жалванья, муки...
На Москве не рыпайси, не то,
пропадут с тобою казаки!
Да запомни: ноне я тебе -
и отец, и матка, даже брат.
Хучь косись, хучь злися, хучь убей,
знай, желаю я тебе добра!
Всё ли понял?
- Понял.
- Руку дашь?
- Дам.
- Ин добре, порешим на том…
Гей, браты, коль Разя родич наш,
все ко мне, изрядно поминём!..
Казаки – кто пеш, кто на коне –
потянулись к городским вратам,
Стенька шел с Алёной в стороне
и, скрипя зубами, бормотал:
- Ждите, кровопивцы, палачи,
Разя вам закатит мандражу...
- Стенько, страшно, зубом не скрегчи,
ты во сне скрегчишь бывает – жуть!
- Как, Олёна, тут не заскрегчишь,
коль огонь-пожариша в груди?
Жуть бывает? Страшно, говоришь?..
Жуть, она, Олёна, – впереди!..
* и м а н - пойман, взят под стражу
* з е л ь е – порох
* г о п ц ю й - танцуй (укр.)
* Фрол – младший брат С. Разина, активный участник восстания
* Алена – жена С. Разина
* г о л у б е ц – надгробный памятник
* п о г а н ы й – татарин, иноверец
* е л м а н ь – утолщение на конце сабли