Пугаясь желтых волчьих глаз
теней, разбросанных по стенам,
танцуем мы, в который раз,
за сценой танго с манекеном.
За сценой мир предельно прост
как угол дома, как скамейка.
Там опирается на трость
старуха с желтой канарейкой
и ждет своих печальных дам,
одетых в траур. Каждый вечер
ненастоящий Нотр Дам,
глумясь, изображает вечность.
И жалуясь, что все забыл,
и врут часы на башне Спасской,
стирает с реквизита пыль
ответственный за безопасность.
За сценой драм, меж панорам,
давя испуг, не прячась в щели,
мы подставляем топорам
свои невыбритые шеи.
До блеска заточив палаш
(покрыв его бесцветным лаком),
закурит "Приму" мой палач,
присев за бутафорской плахой.
Мой манекен остался там,
скучать по мне, скучать, ей богу,
он среди этих самых драм
себя нашел и понемногу,
очеловечился болван,
пошел в народ, завел интрижку,
ушел в запой, вот хулиган,
завел подругу и сберкнижку.
Женился, позже стал отцом,
еще поздее - мэтром сцены.
немного раньше - подлецом.
Немного позже - джентльменом...
А я остался в темноте,
за этой чертовой колодой.
И все не то, и все не те,
и к ночи портится погода...