Шут и королева
Ты знаешь эту старую загадку –
Чего простить не сможет никогда
Шут королеве, что любил украдкой
Ее все эти долгие года?
***
Шут был увечен, горбат, но умен.
И очень любил королеву.
И с аппетитом смотрел он на трон,
На нее, на казну и налево.
И до рассвета мечтал о любви,
В сердце слагая легенды.
Справки в истории он наводил
О местных подобных моментах.
Каждое утро в ее будуар
Он приносил колокольчик.
И до дотошности сам выяснял,
Чего же душа ее хочет.
Если грустна, до икоты смешил.
Если игрива, был счастлив.
И рядом с нею везде семенил,
Был верен, влюблен и участлив.
И на корсете ее не спеша
Сам он затягивал ленты.
Нервно дрожал. И неровно дыша,
Писал ей стихи и легенды.
А королева в покоях своих
Их находила случайно.
Но хоть и молчал он о чувствах лихих,
Для всех это не было тайной.
И разбирая ночами дела,
Законы того королевства,
Она и помыслить себе не могла
Ему подарить свое сердце.
И полыханье свечей на балах
Беспечно любя, туалеты,
Она размышляла о женихах
С приданым и в эполетах.
Хоть не прельстит королевскую честь
Мужское пустое гусарство,
По статусу ей полагалось учесть
И интерес своего государства.
Так отклоняя весну за весной
Коммерческие предложенья,
Сердечко ее задружило с тоской
И вновь придалось размышленьям.
И видя нежность шута день за днем,
Дрогнули – женское сердце,
Девичья честь и наш царственный трон,
И в спальню заветная дверца.
И вот идя за него под венец,
Она уже сильно любила.
Здесь бы и мог быть всей сказке конец,
Но радости жизнь не сулила.
Она ворковала над ним до утра,
Мечтая воспеть материнством
Свой, еще нежный восторженный брак,
С «волшебным непризнанным принцем».
Шут с интересом осваивал трон,
А ленточки от корсета
Вызвали гнев и рассерженный тон:
- Не видишь, корона надета!
Из королевства изгнал всех шутов,
И в дом не пускал менестрелей.
А для балов наваял он тостов
О любви, этикетах и целях.
Стихов уже больше он ей не писал.
И утром молчал колокольчик.
И дома уже не всегда ночевал,
Куда-то захаживал ночью.
И кролева несчастной слыла,
Передав ему полномочья,
То ли от яда она умерла,
То ли от приступа – ночью.
Наш удивительный «скорбный» король
Быстро освоил пастушку,
Дворец и казну, свою новую роль,
А деньги хранил под подушкой.
И отравлял до последнего дня
Щербет, апельсины и вермут
«Для те, кто шутом еще помнил меня
И помнил, как был я отвергнут!»