Да, жизнь уходит, день за днем.
Уже не смыть седин с висков.
Как поздно мы осознаем,
Что людям не хватает слов.
Я думал, можно описать
Любое чувство парой фраз.
Но скорбь так трудно передать,
А ей пропитан мой рассказ!
В те дни, когда все началось,
Мне Бог уж даровал сынов,
И тысяч десять-то паслось
В моих стадах скота голов.
Я славил Бога каждый час,
За все Его благодарил.
И за детей своих, не раз,
Я всесожженья приносил.
Простите, мне не так легко
Сейчас все это вспоминать.
“Тот день” теперь уж далеко,
Но боль не хочет утихать.
“Тот день”… Ну вроде день из дней
Стада паслись в густых лугах,
Зной становился все сильней,
Я отдыхал в своих шатрах.
Вдруг слышу голос вдалеке:
«Скорей, на помощь, Господин».
Смотрю, лежит с клинком в руке,
Мой верный пастырь – Иавин.
Он был изрядно утомлен,
Но, встав с усилием с земли
Сказал: «Прости, лишь я спасен,
А скот твой к речке увели.
Напало войско Савеян
И всех твоих волов, ослиц
Они угнали. Я ж в бурьян
От их ударов рухнул ниц».
«Ну что ж, - подумал я, - Со мной
Кто ищет ссоры, да умрет!»
Вгляделся в даль, и вдруг: «Бог, мой!»
Ведь это Мешуллам идет!
Он подошел и, чуть дыша,
К моим ногам в слезах упал.
Потом проговорил спеша:
«Твоих овец огонь пожрал!
Я отошел в кедровый лес,
Набрать поленьев для костра.
Вдруг полыхнул огонь с небес.
От стад осталась лишь жара…»
Еще он это говорил,
Как из-за южного холма
Вдруг появился Асаил.
«Что это? Я схожу с ума?»
Я верить не хочу глазам,
В висках, как молот, пульс стучит,
Он подбежал и, как тамтам,
Его простая речь звучит:
«Я с грустной вестью, Господин.
Халдеи нас подстерегли,
В живых остался я один,
А всех верблюдов увели!»
Когда промолвил это он,
В моих глазах сгустилась тьма,
В ушах стоял то гул, то звон.
«О Боже, я схожу с ума!»
Но нет, сквозь этот гул и тьму,
Я голос новый различил.
Михей. Он сыну моему
Уже лет двадцать прослужил.
Он робко пал передо мной
И, глаз не смея поднимать,
Сказал: «Я раб навеки твой
Но должен эту весть сказать.
Сегодня к сыну твоему,
Все твои дети собрались.
Подарки принесли ему,
Потом наелись, напились.
И вот, когда был самый пир,
Вдруг сильный ветер налетел
О ужас! Как стал страшен мир,
Весь дом качался и скрипел.
Потом…, не знаю, как сказать,
Ну, в общем…, ветер, надавив,
Смог перекрытия сломать,
И дом разрушить … всех убив»
“Убив, убив”,- стучит в висках.
“Пожрал, угнали”,- в голове.
Нет сил держаться на ногах,
И я упал в густой траве.
Не знаю сколько я лежал:
Быть может день, а может два.
Я ничего не понимал
Ни вой шакалов, ни слова.
Потом очнулся. Боль в груди
Давила, била на повал.
И я, крича ей: «Уходи!»
Свои одежды разорвал.
Потом остриг свою главу
И, к Богу обращая стон,
Упал смиренно на траву.
За что же гневается Он?!
«О Боже, наг родился я,
Что ж, если наг я и уйду?
Ты дал и взял. А боль моя
Пусть стихнет, отведи беду!».
Да! Прочь сомнения: «Мой Бог,
Позволь Тебя благословить!
Сейчас я жалок, одинок.
Молю, дай мне спасенья нить!»
Простите, замутился взор:
Мешают слезы на глазах,
И вязи древних букв узор
Застыл на высохших губах.
В “тот день”, как я тогда решил,
Я потерял все, что имел.
Погибли дети… Сколько сил,
Я тратил, чтоб им дать удел.
Да! Сколько времени и сил,
Любви, заботы, строгих слов.
Мой Боже, как я их любил!
Был смерть за них принять готов.
Так вот, придя в себя чуть-чуть,
Я всех рабов своих собрал
И станом вышел в скорбный путь.
К холму, где этот дом упал.
Сейчас мне кажется порой,
Что шли мы долгие года,
Но помню, с первою звездой,
Уже добрался я туда.
Что было дальше? Нету сил,
Сейчас все это вспоминать.
Весь день детей я хоронил
И успокаивал их мать.
Потом шли дни. Как пресный хлеб,
Я поглощал их, чтобы жить.
В глазах стоял могильный склеп.
Его мне трудно позабыть.
Но все же, время лечит все.
Я стал немного оживать
И потрясение свое
Работой в поле заглушать.
Конечно, прежним мне не быть,
Я это четко понимал,
Но в силах Бог благословить,
Ведь Он так много мне давал.
И, правда, вроде, не спеша,
Мои отары подросли
А через них моя душа
И разум способ жить нашли.
Да, способ жить: пасти овец,
Своим хозяйством управлять,
Во всем служить Тебе Отец,
Тебя в молитвах прославлять.
Все вроде так немудрено:
Живи себе, паси, молись.
Но как-то, я открыл окно,
И с уст стенанья сорвались
Стенанья? Ужас? Крик? Мольба?
Призыв? Отчаяние? Стон?
Что за нелепая судьба?!
Я был проказой поражён…
Проказой!!! Чувствуете вы,
Как это гибельно звучит?
Весь в язвах с ног до головы,
Один… Оставлен и забыт.
Зудит всё тело, день и ночь.
Оно – один большой нарыв.
Сон и покой уходят прочь,
Оставив боль и нервный срыв…
И я проказою покрыт,
Весь белый, как льняной виссон,
Большими язвами изрыт,
И сильный зуд со всех сторон.
Что я почувствовал? В тот миг
Я это всё не осознал…
Сорвался с уст лишь только крик
И в общей тишине пропал…
Я вышел медленно за стан,
Взял черепицу по пути,
Сел в пепел. От душевных ран
В работу больше не уйти…