Стоит выйти во двор, как будто из двух широт,
что океан превращают в полюс, который скрыт
горизонтом, пока не дует, и близость шпрот
образует сферу, как исчезающий вид.
Их теперь объединяет что-то большее, чем пальто:
между тем, кто спит, и тем, кто его надел,
расстояние, до гола раздевшись, все равно не то;
чем движение и его предел.
Чешуя, прорастая в банку, не скажет "три",
пусть блестит не хуже, и на поверхность - мех,
глядя в зеркало, в котором, хоть пыль сотри,
не отражается, путая низ и верх.
И зрачки, расширяясь к центру, где сидит паук,
как круги на воде, если пленку мотнуть назад,
не уступят место тому, кто, вздохнув, как друг,
одну норовит ущипнуть за зад.
Так лежат они, голова - к хвосту, согревая бок,
где свобода для них представляется, будто месть,
когда на Запад глядит одна, и одна - на Восток,
заключается в том, чтобы обе съесть.