Вечер пах водой и опавшими листьями. Ветра не было, и редкие прохожие несли в руках уже свернутые зонты.
Она шла по вымытой дождем улице.
Стук ее каблуков смешивался с гулом машин, проносящихся рядом, а в темнеющем воздухе не было ничего, кроме фонарного света. Ее мысли медленно плыли, сменяя одна другую, и ни одна из них не задерживалась надолго. Ей хотелось, чтоб эта дорога никуда не вела, хотелось просто идти и никуда не приходить. Закончился еще один день, такой же безликий, как сотни других. Дома ее никто не ждал, но к этому она давно привыкла. Сколько еще раз она вот так же будет отсчитывать шаги по мокрому асфальту? Сколько еще раз будет прятать коченеющие руки в карманы своего тонкого пальто? Раньше эти вопросы не давали ей покоя. Теперь она просто научилась с ними жить…
Дорога, по которой ей так хотелось идти вечно, все же неумолимо завершалась. Она свернула во двор, рассеянно наблюдая за своей собственной тенью. Вдруг к ее тени присоединилась еще чья-то.
- Девушка, извините, а можно с вами познакомиться?
В тусклом свете, отбрасываемом чужими окнами, она увидела аккуратно одетого мужчину лет сорока, ведущего на поводке большую породистую собаку.
- Простите, я как-то не привыкла знакомиться таким образом.
- Может быть, стоит попробовать?
- Я так не думаю.
- Что ж… Жаль… Ну всего доброго вам…
- Всего доброго…
Она достала из сумки ключи, открыла тяжелую дверь и вошла в полуосвещенный подъезд с грязно-зелеными стенами. Кряхтящий лифт доставил ее на темную площадку. Она на ощупь отыскала замочную скважину, вставила и повернула ключ. Шагнув в знакомое тепло своей квартиры, она привычным движением включила свет и неслышно вздохнула. Вот и дома. Теперь горячий душ, удобная одежда, бокал красного вина и старый альбом с фотографиями…
Она уютно устроилась на диване, подобрав под себя ноги. На столе горела свеча, а на коленях лежал толстый альбом, вобравший в себя все самые яркие и счастливые моменты прошлого. Прошлое… Какое странное явление… Оно есть, и в то же самое время его нет. Точнее, оно есть, потому что его уже нет. И при всем этом мы почему-то так трепетно относимся к нему. Планомерно складываем его в большой пухлый чемодан и волочем за собой, порой через силу. Медленно переворачивая страницы, она перебирала сокровища своего чемодана, перекладывала их с места на место, выстраивала в цепочки и снова перемешивала. Каким бы глупым ни было это занятие, оно почему-то успокаивало и утешало. Разворот за разворотом она снова переживала то, что когда-то волновало и тревожило, то, что заставляло смеяться и то, что терять было необъяснимо больно. Но боль как таковая уже ушла, остались лишь ее отголоски, застрявшие где-то в груди. На место боли пришла благодарность и легкая грусть. Благодарность – оттого, что все это когда-то было, грусть – оттого, что всего этого уже нет.
Дождь снова забарабанил по карнизам. Это был один из тех осенних дождей, которые не уходят сразу. Он собирался печально накрапывать всю ночь, напитывая влагой стены домов, воздух и сердца людей, давно попрощавшихся с летним солнцем. От истлевшего когда-то лета остались лишь редкие фрагменты, заключенные в рамки глянцевых прямоугольных картинок. От них до сих пор веяло теплом, как будто они удерживали в себе весь жар безумного светила. У фотографий есть уникальное свойство - пока мы храним их, они отдают нам свое тепло постепенно, день за днем. Но когда мы их сжигаем, они высвобождают всю энергию мгновенно и отчаянно, не оставляя от себя ничего, кроме серого и невесомого пепла.
Ее взгляд прилип к одному из летних портретов… Надо же.. Сколько солнца, сколько радости было в этих двух лицах. Вот оно настоящее счастье… Где оно теперь? - Не удержалось… Сорвалось и исчезло так же случайно, как соскальзывает с пальца и исчезает в сливе раковины хоть и новое, но уже успевшее стать дорогим кольцо. И даже досада от потери примерно такая же – тупая и едкая с трудом заглушаемая временем и вряд ли стираемая приобретением замены. Она вынула фотографию из-под прозрачной пленки, еще раз задержала на ней взгляд и, затаив дыхание, поднесла ее к мерно покачивающемуся пламени свечи на столе. Вот и все… Так просто… Выпустить на свободу весь жар этого замершего момента истории и не капать больше себе на сердце серной кислотой.
Как только некогда глянцевое покрытие перестало пузыриться, а бумажная основа выдохнула последний дым и осела на подносе бурой сажей, раздался негромкий, но уверенный телефонный звонок. В замешательстве она сняла трубку.
- Алло.
- Здравствуй.
- … Кто это?
- Это… я.
- … Привет… Не думала, что ты еще когда-нибудь позвонишь.
- Я тоже не думал… но… я не смог.
- …
- Да и… у тебя ведь сегодня именины. Я очень захотел поздравить тебя.
- Спасибо.
- Ты празднуешь, наверное…
- Ну… Можно и так сказать… Ты где? В городе?
- Да… Вообще-то… у тебя за дверью…
- Шутишь?
- Нет. Серьезно... Открой дверь - увидишь…
С телефоном в одной руке и с бокалом в другой она вышла в коридор, два раза повернула ручку и открыла входную дверь. В темноте на лестничной площадке и правда стоял он… с огромным букетом роз, ее любимых роз цвета густой венозной крови.
- Привет, красавица! – на лице его сияла улыбка. - А где же нарядное платье, и почему так тихо? Ты же сказала, у тебя праздник.
- Так и есть. Я праздную, - сказала она, повертев в левой руке бокал с остатками вина.
- А где же гости, подарки? И что это за запах у тебя?
- Я только что сожгла свою единственную фотографию с тобой…
- Что?
- Я только что сожгла свою единственную фотографию с тобой.
- Зачем?
Он уже не улыбался. Опустил цветы на стоявший неподалеку стол в кухне, сунул руки в карманы и подпер спиной стену.
- Я решила, что уже никогда тебя не увижу.
- Так вот значит. – Он опустил голову. – Но я же говорил, что приеду к тебе.
- Ты говорил это два года назад. Ты вообще много чего говорил. Ладно, проходи, я надеюсь, ты не сбежишь сейчас, как тогда зимой. Вряд ли тебя и сейчас кто-то ждет внизу.
Он молча снял куртку, разулся, прошел за ней в комнату, помедлил немного и сел на диван, оперевшись локтями о колени. Она достала из серванта второй бокал, также молча налила в него вина и протянула ему.
- Ну рассказывай, как ты, что ты и где ты. Не женился еще?
- Да по-старому все. Так же по городам мотаюсь. Все такой же неприкаянный, что еще сказать… Ты лучше расскажи. Ты как?
- У меня все хорошо. Работу сменила, довольна очень. Учиться вот снова пошла… - она тоже села подобрав по привычке одну ногу под себя. – Умнею якобы…
- Куда тебе еще умнеть? И так мозгов хоть отбавляй.
- Да вот решила что недостаточно.
- Одна живешь?
- Как видишь.
- Почему не найдешь себе кого-нибудь? Для тебя ведь это не проблема.
- Найти не проблема. Проблема в том, что просто кого-нибудь не надо. Попробовала один раз – не получилось. Больше не хочу.
- Значит все-таки пробовала…
- Да… Когда устала тебя ждать.
- А ты ждала?
- Ждала конечно… Ждала какого-то черта. Даже когда перестала верить, все равно ждала. Все думала, объявишься, а тебя не было.
- А когда перестала ждать?
- Я не сказала, что перестала, я сказала, что устала. Сотню раз пыталась сделать это, сотню раз говорила себе, что хватит, только вот не получалось.
Повисла странная пауза. Он отпил вина, потом поставил бокал на стоящий рядом журнальный столик, повернул голову и посмотрел на нее такими знакомыми ей матовыми, как будто потухшими, глазами. В комнате, освещаемой лишь парой свечей, его лицо казалось постаревшим, а взгляд измученным. Наконец он заговорил. Заговорил непривычно медленно и как будто сдавленным чем-то голосом:
- Знаешь, я тоже не смог тебя забыть. Зацепила ты меня крепко. Я ведь тогда и правда поверил в то, что мы сможем с тобой быть вместе. Ты как будто второе дыхание во мне открыла. Мне жить снова захотелось, захотелось быть счастливым и сделать счастливой тебя. Ты удивительная, такая живая, такая настоящая… и вместе с тем бездонная невероятно… Я думал, что наконец и у меня будет семья, может быть даже дети. Таким это все реальным казалось… А потом, когда ты уехала, я начал разрываться. В конце концов, кто я – волк одиночка, привыкший жить по своим собственным правилам. Я говорил тебе, что я тяжелый человек, иногда даже страшный человек, говорил, что со мной будет сложно. Тебя тогда это не остановило, но я не мог не принимать это во внимание. А вдруг очень скоро ты возненавидела бы меня? Вдруг испугалась бы, ведь когда я начну стареть, ты будешь еще совсем молодой и красивой. Я бы начал ревновать тебя и ревновать страшно, а ты, скорее всего, не смогла бы и не стала это долго терпеть. Что тогда? Еще один развод, и еще одна покалеченная жизнь? Не хотелось бы. Ты не заслуживаешь такого, да и для меня это было бы слишком тяжело. Вот и решил поберечь тебя, думал, забудешь, думал и у меня пройдет…
- Не прошло?
- Трудно сказать… - Он встал с дивана, подошел к окну, повернулся к нему спиной и оперся руками о подоконник. - Я, как и ты, много раз себя одергивал, пытался не думать, не вспоминать… Говорил себе, что так будет лучше для нас обоих… А потом, когда казалось бы все уже улеглось, ты каким-то чудом нашла меня, и все снова завертелось, как будто не было всего этого долгого времени порознь. Я пробовал задушить в себе эту вновь возникшую откуда-то надежду, а потом понял, что просто не могу без тебя.
Она тоже поднялась, подошла и встала у окна рядом с ним. За стеклом уже давно была ночь, но видела она все-таки не ночь, а свое в ней отражение. Так, глядя на себя, как в зеркало, она тихо сказала:
- А я не могу без тебя.
Прошло еще несколько мгновений тишины, он повернулся и встал у нее за спиной. Поймал в окне отражение ее глаз и медленно провел руками, своими огромными ладонями, по ее волосам. А она повернулась к нему и просто обняла его за шею, прижавшись щекой к его щеке. Они еще какое-то время стояли так, крепко вцепившись друг в друга, а потом комната поплыла, стены закружились, а пол попросту ушел из-под ног. Наконец-то, наконец-то снова вдвоем, снова вместе. И снова эта переливающаяся через край нежность, и снова полет… Вверх по спирали, в какое-то причудливо изогнутое небо, куда-то за тысячу горизонтов среди миллиона растрепанных облаков… Сквозь множество рассветов и множество закатов, сквозь серебристые туманы и искрящиеся зарницы, под мостами радуг и над россыпью росы. Теплый ветер навстречу и мягкий струящийся вдалеке свет... Неважно сколько звезд на небе, и неважно который час, время все равно изменило размерность, важна лишь эта бесконечная радость и этот беспредельный восторг…
Пламя свечей все так же покачивалось, а следом за ним покачивались отбрасываемые тени. Она лежала, положив голову ему на грудь, и еле уловимо улыбалась. Он обнимал ее, как самое большое в мире сокровище, и тоже чуть улыбался, вдыхая теплый запах ее волос. Дождь все так же стучал по карнизу, а капли все так же стекали по уже начисто вымытому стеклу.
- Никуда не уходи от меня больше, слышишь, не уходи, пожалуйста, - попросила она.
- Куда же я теперь денусь? Я теперь сам тебя никому не отдам. Ты все, что у меня осталось дорогого. Мы больше не потеряем друг друга. Вот увидишь.
- Правда?
- Правда. Только знаешь... у меня утром самолет. Я не могу не полететь, просто пойми. Я обещаю тебе, что очень скоро вернусь за тобой, и тогда мы уже никогда не расстанемся.
- …
- Эй, ну ты что… Плачешь что ли? Глупая, не надо. Все будет хорошо. Просто верь мне.
- Хорошо. Я буду просто верить тебе, - тихо сказала она, вытирая рукой слезы. Что мне еще остается?
Скоро она заснула, придвинувшись к нему еще ближе, а он так и не спал, просто лежал, наблюдал за тенями на потолке и думал о чем-то. А когда небо в окне начало светлеть, он осторожно переложил ее руку со своей груди, бесшумно встал, оделся, затем принес из кухни забытые там цветы и поставил их в вазу у кровати. Потом еще какое-то время смотрел на нее все теми же уставшими и задумчивыми глазами, а после, бережно провел пальцами по ее красивому молодому лицу и то ли сказал, то ли подумал:
- Прости меня, родная. Прости, если сможешь.
И тут же встал, вышел и неслышно захлопнул за собой дверь.
26 сентября 2006г.