Постирала носки. К батарее приклеила робко.
Здравствуй, новый мой грех, – мне и Ветхий Завет – не завет!
Непустая кровать, и к ботинкам приникшие шлёпки -
Их соседство прервется, едва замаячит рассвет.
Я так долго ждала – может, год, может, целую вечность..
Предвкушаю итог – родилась, ясный день, не вчера!
Видно, участь гостиниц, – косой не кося человечность,
Для издержек судьбы подготовить свои номера.
А с желаньем моим эта ночь не лежала и рядом:
Яма, месячный плен и подбитый душманами СУ –
Только что ж, не дыша, я смотрю завороженным взглядом,
Изучая на шее прерывистую полосу…
И пощады прошу, тем кто молодость вам испоганил,
Отправляя юнцов в утомленный от крови Афган,
И прощенья – у тех, кто, вернувшись на «Черном тюльпане»,
Никогда не увидит, как стелется полем туман.
Не отдам, не пущу – применяю любые уловки.
Но уйдешь – понимаю – целуя под сердцем пушок,
Оттого что с утра скажет папе проснувшийся Вовка:
«Очень писать хочу. Принеси поскорее горшок».
Для чего я пишу и бумагу слезами мараю?
Если вдруг позвонишь – не ломаясь, шепну адресок.
А когда возвратишься – с любовью тебе постираю.
Ты с улыбкой натянешь ботинок на мокрый носок.