В лабиринтах квартир, где цигейка поедена молью,
Где от «царских» сервизов последняя чашка жива,
Одинокие люди наивно Всевышнего молят,
Повторяя все те же, побитые молью, слова.
Очень хочется им разделить одиночество с кем-то,
Очень хочется им телевизор на пару смотреть.
И пусть крутится в нем бесконечная старая лента –
Это счастье, когда можно не одному помереть.
Пусть он будет глухой, пусть он будет курящий и пьющий,
Пусть в болячках она – целиком, как в полосках арбуз –
Больше нет доживающих – есть только двое живущих.
Он без рОсписи – но он зато настоящий союз!
Не привыкли вдвоем… Кто-нибудь да допустит промашку.
Бабка деду в альбоме порвет раритетный банкнот,
А дедок (не в отместку!) – окурков в заветную чашку
Натолкает, а может, и вовсе ее разобьет.
И сердитый и красный, «по бруху» отхоженный «трапкой»,
Он поймет и исполнит последний бабулькин каприз.
Он пойдет и продаст с раритетами древнюю папку
И домой принесет (очень скромный, но все же!) сервиз.
Разойдется тут бабка, целуя его и ругая,
И заплачет она, и закурит он злой «Беломор».
Перехватит ему горло словно пружина тугая,
И никак не начнут повседневный они разговор.
Вот такое вот счастье по старым квартирам разлито,
Где пока ни часы, ни слова, ни жильцы не мертвы –
В лабиринтах квартир, где по стенкам тазы и корыта…
А-а! Корыт уже нет? Значит, я все придумал, увы…
061003