(из цикла "Свидания с географией")
По всей Германии сирень
вскипает газовой атакой,
желты подбрюшья деревень,
весна, теплынь, и ветру лень
цистерны гнать от Скагеррака.
В мундирах серых топольки
поодиночке и повзводно
идут на мнимый штурм реки.
Затеплив в кронах огоньки
и натянув (здесь это модно!)
грубоплющевые чулки,
каштаны к черепичным кровлям
льнут, неуклюже велики
и робки, точно батраки,
бар поджидающие с ловли.
Чем хуже гвалт подсдамских галок,
чем их коломенских подруг?
А вид скворцов здесь столь же жалок:
ежевесенний их подарок –
родной птенец, подросший вдруг
и ростом вымахавший с папу, –
гоняет предка по лугу.
Привыкши действовать нахрапом,
он не кричит «Агу, агу!»,
а точно лютому врагу
язвит камзол, дырявит шляпу
в слепом стремлении к червяку.
На Алексе балдеют панки,
обсев всемирные часы.
Как веер ветреной испанки,
пестры цветочные полянки
(с вершин – трефовые тузы).
Анютки млеют спозаранку
от оросительной росы
и щерятся, как обезьянки
или пекинские болонки,
а может, как бухие янки
jenseits* погранной полосы.
На пустыре песочный Цвингер
Вознесся Спасом-на-Костях.
Кто тот дисковый мейстерзингер,
что дрезденский сюжет осилит?
Как небо удержать в горстях?
А город ярмарочных зрелищ
модернен и средневеков.
О, как его вокзал пугающ:
бетонам бункера товарищ,
он точно создан для ристалищ,
а не отправки поездов.
Грачи и пашня жирно черны,
шелками ржи играет тень,
неторопливые леггорны
клюют секунд литые зерна,
и проищи хоть целый день –
не сыщешь ни скелет моторный,
ни прочую там дребедень –
кирпич разбитый, колос сорный…
Ворота, спозшие с петель, –
абсурд, как в Африке метель.
Фиалкой пахнет из уборной
И бодро лезет каротель.
А поезд мчит путем просторным,
оставив позади апрель,
и вновь каштаны и Rosdorn’ы**,
и как на станции Раздоры –
о-са-та-не-ла-я сирень…
1984 г.
--------
* jenseits – по ту сторону (нем.)
** Rosdorn – цветущее дерево, на манер розовой крымской акации (нем.)