Болезнь любви не в силах превозмочь,
я уступаю крохотному чувству,
и в лодке снов предвосхищая ночь,
переплываю узенькое устье
чужой реки. С большого корабля
матросы машут маленькому судну.
И ждать, пока покажется земля,
и быть смешной, нелепой, безрассудной..
Чтоб изменить задолго до тебя,
тебе, с тобой... На краешек постели
садится гном, и нервно теребя
в руках колпак, он спрашивает: "Все ли,
(но поздно) дома?" Что же я молчу?
Как отвечать? Под именем, на имя
твоим, твое - высокую свечу
(живой маяк из пламени) в полымя
я посылаю, будто бандероль,
и лист кленовый в новеньком конверте.
Но не бывает писем, мой король,
с погибших шхун, и не увидеть смерти
Летучему Голландцу моему
и берега в твоих соленых водах.
Я утоплю строптивую Муму
и проживу на палубе с полгода,
и наскребу с три короба про нас,
(мой сын уже не верит в эти сказки).
Ты опоздал, любовь сама стряслась,
Не потеряй сокровищницу в тряске
и в качке-пляске, или в суете.
Мы выпьем водки лучше по морскому
обычаю, из согнутой в локте
твоей руки, из искоса искомой
улыбки вскользь. Но жаркое питье
не греет грудь. Высокое высоко
я отпускаю в небо, в небытье,
и будь, что будет. Высохла осока
закладкой в книжке. Мертвый мотылек
забился в угол памятью о суше.
И ярко тлеть прикажет уголек,
и свой наперсток все-таки осушит
веселый юнга. Наскоро любя,
целуя наспех, целую эпоху
я прожила задолго до тебя
и не узнала, что такое плохо,
и что такое больно, но светло.
И что такое страшно. Но огромно
огромное. На длинное весло
нанизана волна. Мы все бездомны,
не только ты. Предание старо.
Разжалована в пешки королева.
Я принимаю вызов твой, Пьеро!
И обнимая ствол сухого древа,
как будто мачту, "Милая моя", -
ты произносишь горькими губами
вполголоса. Прилежная швея,
из лоскутков трепещущее знамя
на ветках, осень, знай себе молчит
и мастерит, иголками истыкав
дождя стекло оконное. Ты сыт
моим стихом по горлышко? Из лыка
не шьют одежду, обувь, паруса...
Льняную прядь я накручу на палец,
из телефонной книжки адреса
все вычеркну. Мой гипсовый китаец
на полке кухонной качает головой.
Какой в них толк? В затопленной каюте
домашний зверь покажется плотвой.
И сердце ждет беспомощное жути
от рук твоих, от глаз твоих. Пусти!
Не отпускай! Но изъясняйся устно
(уста к устам). Минута на пути...
Как высоко высокое. И грустно.
27 сент. 99