Я не смотрю телевизор и не читаю газет. Мне совершенно некогда – дети, работа, быт… Да и в приличном обществе вот уже много лет как-то неловко беседовать о политике. Ибо сыт, в меру пьян и достаточно хорошо одет, человек предпочитает темы не столь отвлеченные – дом, семья, цены на хлеб и бензин, содержание фильмо- и фонотек, пьянство, ****ство, искусство, чьи-то любовницы и друзья.
Однако по воскресеньям, когда я н три-четыре дня готовлю обед, чтобы в будние дни пореже стоять у плиты, я от скуки кухонной включаю радио (у меня радио проживает как раз на кухне). И с высоты старой посудной полки, где обретаются спички, соль, всяческий мелкий мусор и два пожилых, щербатых слона, мне говорят, что я должна разделить какую-то боль, мне говорят, что в стране моей, очевидно, идет война.
Мне говорят, что кого-то, где-то, куда-то и навсегда, что убивают, грабят, насилуют, топчут и просто лгут, что ни один порядочный без содрогания и стыда, что и ко мне не завтра, так послезавтра еще придут. И я говорю – о, ужас! и возмущаясь, и трепеща, медленнее обычного режу мясо на винегрет, и обещаю клятвенно, пенку вылавливая с борща, хоть как-нибудь, хоть когда-нибудь, хоть на выборы, хоть в пикет...
Но вот трагический пафос сменяет старый и добрый джаз, или беседа с психологом за вкусный и очень здоровый секс – и я выключаю радио, и я выключаю газ, и переключаюсь, и без напряжения вписываюсь в контекст бытности - и укладываю спать, и читаю вслух, и утираю носики, и протираю пыль, а, ублажив и вытерев, до часу или до двух, пью чай и смотрю в пятисотый раз какой-нибудь славный фильм.
А по утру понедельник разводит привычную суету: зевает, гремит будильником, грязной бранью ползет в окно. Разогревая борщ или чайник плюхая на плиту, я не включаю радио – слушать некогда все равно. И, выходя на улицу, я не вижу ни баррикад, ни окровавленных трупов, ни танков, ни свастики на рукавах, и с облегченьем выплевываю этот давешний радиояд – право, что за истерики, что за сопли на кружевах!
Да, может быть и стреляют, и убивают, и грош цена, но жизнь кружит и бежит, не зная ни горечи, ни вины. И так неудобно мне жить в стране, в которой идет война, что проще поверить, будто бы вовсе нет никакой войны. Ведь пишется, дышится, любится, зарабатывается пока неплохо, а что до кого-там – так кому же сейчас легко? Если же выведут танки… впрочем, я знаю наверняка, что этого не случится - так и незачем беспоко...