Допив до капли мутный самопал
блажных "авось", набрав туман в авоську,
вдруг изловчишься, пан или пропал,
и спозаранку втиснешься в повозку,
несомого вращением земли,
последнего в рассеянном обозе,
дня осени, короткого, как “пли”,
и зычного… но голос не опознан,
и век неразличим, и та листва,
что лепится, кружась, к полозьям беглым,
не ведает отечества, и, встав
на цыпочки, язычник-сквер колеблет
ветвями толщь беспамятных небес –
то глупый муравей всё треплет корни,
всё посылает sos, хотя и без
какой-либо надежды и укора,
скорее, по привычке, чем страшась
с корнями слиться, не пригубив веры,
ему уже не нужен бог и шанс,
он сам краеугольный корень сквера,
что ворожит наречьями дерев,
летящих ввысь... и дышится устало,
но радостно, тщетой переболев,
доверившись повозке разудалой
и ветру, и лукавому лучу,
и зову заполошной дальней птицы…
нет, мне не возвратиться, и ничуть
не жаль того, что мне не возвратиться…