WERNER BERGENGRUEN
Die letzte Epiphanie
Ich hatte dies Land in mein Herz genommen,
ich habe ihm Boten um Boten gesandt.
In vielen Gestalten bin ich gekommen.
Ihr aber habt mich in keiner erkannt.
Ich klopfte bei Nacht, ein bleicher Hebraeer,
ein Fluechtling, gejagt, mit zerrissenen Schuhn.
Ihr riefet dem Schergen, ihr winktet dem Spher
und meintet noch Gott einen Dienst zu tun.
Ich kam als zitternde geistesgeschwchte
Greisin mit stummen Angstgeschrei.
Ihr aber spracht vom Zukunftsgeschlechte
und nur meine Asche gabt ihr frei.
Verwaister Knabe auf oestlichen Flaechen,
ich fiel euch zu Fueen und flehte um Brot.
Ihr aber scheutet ein kuenftiges Raechen,
ihr zucktet die Achseln und gabt mir den Tod.
Ich kam ein Gefangener, als Tageloehner,
verschleppt und verkauft, von der Peitsche zerfetzt.
Ihr wandtet den Blick von dem struppigen Froener.
Nun komm ich als Richter. Erkennt ihr mich jetzt?
Последняя Эпифания
Во мне как боль живёт эта страна,
сюда я возвращался непременно
в обличьях разных. Только вы меня
не узнавали в этих переменах.
Стучался к вам я, бледный иудей,
в оборванном тряпье, гонимый всеми.
А вы в ответ скликали палачей,
не отвлекаясь от своих молений.
Являлся к вам старухою немой,
лишённой сил, в духовном истощеньи.
А вы, развеивая пепел мой,
твердили о грядущем поколеньи.
Восточный мальчик, бедный сирота,
валился в ноги к вам, моля о хлебе,
овладевала вами слепота -
я был для вас не больше, чем отребье.
Истерзанным рабом являлся я -
вы равнодушно отводили взгляды.
Я нынче к вам явился как судья.
Так отчего ж вы мне теперь не рады?
Gestern fuhr ich Fische fangen
Gestern fuhr ich Fische fangen,
Heut bin ich zum Wein gegangen,
- Morgen bin ich tot -
Grne goldgeschuppte Fische,
Rote Pftzen auf dem Tische,
Rings um weies Brot.
Gestern ist es Mai gewesen,
Heute wollen wir Verse lesen,
Morgen wolln wir Schweine stechen,
Wrste machen, Aepfel brechen,
Pfundweis alle Bettler stopfen
Und auf pralle Baeuche klopfen,
- Morgen bin ich tot -
Rosen setzen, Ulmen pflanzen,
Schlittenfahren, fastnachttanzen,
Netze flicken, Lauten ruehren,
Haeuser bauen, Kriege fuehren,
Frauen nehmen, Kinder zeugen,
uebermorgen Knie beugen,
uebermorgen Knechte loehnen,
uebermorgen Gott vershnen –
* * *
Вчера я на рыбалке был,
вино с друзьями нынче пил,
- а завтра я умру.-
Искрится рыбное филе,
и в красной луже на столе -
буханки белой круг.
Вчера случился месяц май,
а нынче – хоть стихи читай,
назавтра мы свинью забьём,
румяных яблок натрясём,
наполним доверху мешки,
что не поместится – в кишки,
- а завтра я умру.-
Деревьями украсить двор,
на санках мчать во весь опор,
настроить лютню, сеть сплести,
отстроить дом , войну вести,
спать с женщиной, детей крестить,
слуг за труды вознаградить.
А послезавтра – на колени,
молить у Господа прощенья.
Das Warenhaus
Rasiert, hellbraun montiert, betresst und goldbeknoepft
sonst nichts - steht der Portier auf seiner Stelle.
Du ahnst, woraus er seine Groesse schoepft;
er htet stumm der ganzen Schoepfung Schwelle.
Sibirien, China! Sachsen und Peru!
Meer! Atelier! Fabrik und Tropenwelt
Er wei, was sie nur liefern, findest du
hier alles, alles, alles aufgestellt!
Hier duften Seifen, blitzen Necessaire,
Prachtbaende funkeln golden und verblassen,
Korbmoebel stell’n sich drohend in die Quere
und kraenken dich, bevor sie dich entlassen.
Knallrot der Mund und zauberklein der Fuss,
waechserne Damen tanzen, gehn und faecheln
und praesentieren Kleider und Dessous
starr mit gespenstisch eingefrornem Laecheln.
Du stehst geknickt vor ausgestopften Affen,
Leihuechereien, Damengarderoben,
Sporthemden, Fleischkonserven, Kinderwaffen,
Teerumen, erste Treppe links nach oben ...
Blitzblanke Syphons harren hellen Bieres,
Sparherde ... du erschrickst: Musik und Krach!
(Ein Fraeulein weist die Guete des Klavieres
an Hand der "Fledermaus" dem Volke nach.)
Die Menge bringt dich surrend in die Weite,
zwoelf Grammophone haben dich zum Besten.
Du gehst - halb aus Versehn - nur einen Schritt zur Seite
und stuerzest jaeh ins Reich der Sommerwesten.
Du merkst, das Chaos alles Existenten,
hier ist’s zum Kosmos weisheitsvoll gebaendigt,
und jeder Teil der Welt wird den solventen
Mitbuerger gegen Kasse ausgehaendigt.
Die Rechnung stimmt, hier bringt sein Gott Errettung,
du stehst erblasst, bewaeltigt und verdoest
und siehst der Schoepfung brausende Verkettung,
die ganze Welt in Waren aufgeloest.
Und diesem Kosmos hebst du an zu fluchen,
indes der Strom dich flutend weiterschiebst,
und voll Verzweiflung fngst du an zu suchen
nach irgendetwas, das es hier "nicht gibt".
Umsonst. Und durch dein fieberwirres Fragen
versickerst’s dumpf: Geist ... ideeller Wert ...
Dann wankst du fort, verwelkt, zermrbt, zerschlagen,
und bist zum Glauben des Portiers bekehrt.
Универсам
Побрит, подтянут, в галунах мундир -
стоит швейцар торжественно и строго.
Он будто охраняет целый мир,
а не - у магазинного порога.
Сибирь, Перу, Саксония, Китай!
Морские и тропические яства.
Он знает: всё, о чём ты ни мечтай, -
отыщется в прекрасном этом царстве!
Здесь запах мыла, несессеров блеск,
здесь ленты невесомые летают,
ротановая мебель, точно лес,
тебе дорогу перегорождает.
Алеют губы, ножек колдовство -
очарованье дамских манекенов.
За их улыбкой скрыто естество
их восковой души нетленной.
Шарахнешься от чучел обезъян,
с раздутым от соломы чревом,
мелькнёт еда, потом отдел для дам,
потом кафе – по лестнице налево...
Здесь в ожиданьи пива всё живёт -
какое-то смещение реалий!
Разгорячённый праздничный народ
внимает тонкой деве за роялем.
Толпа, жужжа, несёт тебя... (и всё ж,
двенадцать грамофонов – это слишком)!
Ты по ошибке в сторону шагнёшь -
и попадаешь вдруг в страну фетишей.
Царит здесь покупательский азарт, -
стихию эту не вмещает разум.
Не магазин – что ни на есть базар,
где без разбору всё сметают разом!
Стоишь у кассы. Бог тебя отвёл
на этот раз: счёт сходится, ты счастлив.
Вокруг тебя кипит людской котёл -
весь мир в нём распадается на части.
Уже созрев в решеньи всё «послать»,
ты, между тем, потоком этим смытый,
в отчаяньи принимаешься искать
хотя б какого-нибудь дефицита.
Но зря. Напрасны поиски твои -
от них лишь дух исходит недоверья...
Забудь, покинь же этот затхлый мир,
пока швейцаром не застыл у двери.