Я вижу, господину неугодны мои танцы у его циновки...
*
Старый сямисэн возьму и кимоно из розового шёлка,
что на верхней полке,
и ласточкиных гнёзд кастрюльку;
оставлю только сердце,-
и поспешу к святилищу, на курсы харакири.
Пусть господин пока укроется в тени,
а как луна взойдёт на Фудзияму,
пускай задумается о своей потере
(совести),
Ведь он меня прогнал.
*
А... Вот ещё. Пусть господин отдаст мне паспорт!
(А если он откажет, что случалось,
все духи Ёсику прийдут к нему наутро,
ну, или хотя бы пара самураев:
один мне - брат, другой - метёт полы в сакэшной:
Он сам c Кыгызии, хочу ему помочь... Так ждите ж.)
Мои поклоны господину.
*
...Ах, чтоб его, забыла. Забыла, вот и вернулась.
Воды Синано тоску мне нашептали
по забинтованным ступням подруг
из интерната... Но разве речь об этом.
Забыла ветку сакуры в дорогу взять!
Не голова, а глиняный пустой бэнто, ей-богу!
Пусть господин мне отломает ветку,
я в чайном домике смиренно подожду,
взирая на вечернего сверчка.
Я чувствую в нём душу самурая Нинге,
что умер прошлым летом в Окинаве.
*
...Пусть господин оставит сакуру в покое.
Сверчок сказал мне: дерево священно -
принадлежит соседнему колхозу и стоит сотню йен.
(Да кто же их заплатит.)
Слезайте с дерева, я выдумала лучше!
Когда луна уйдёт за склоны Фудзиямы,
возьму с корнями сакуру в дорогу.
"Ей будит взор ласкать цветустяя поклаза!" -
так объяснишь наместнику Йосимбе, коль хватится...
*
Так я пошла...
(прим.: записано со слов сверчка, во время параллельного полёта и последующего спаривания; мораль утрачена.)