Глебу Кузьмину

Дмитрий Барабаш Олдовый
C этим человеком я разговаривал о вечном дольше, чем с любым другим. И вот его не стало... Мы никогда не были единомышленниками. Мы писали иначе. Кому судить?! Мы видели мир с разных сторон, но не прав был Харон или тот, кто ему приказал раньше времени переправить его по ту сторону смысла...

***
Ты был всегда немного строг,
Когда сдувал с ладони осень.
Ты был, как памятник серьёзен
и безупречно одинок.
Я оценил твои бумажки,
Которыми ты смыл с панно
девчонок задницы и ляжки
и нос огромный Сирано.
Как будто вздумал извиниться
перед ментами Ренуар -
с трудом газетная страница
прикрыла офигенный шар
живой, невыдуманной жопы,
в натуре солнца в тыщу стрел.
(Амура)
Ах, если бы узнали копы
какой ты спрятал беспредел!
Мы мирно покурили шмали,
с врагами красного труда,
а ты решил, что нас поймали,
и нам не избежать суда.
Ты был так мил в своём наитье,
счищая полчища улик.
Творите, ангелы, парите,
Я к вашим каверзам привык.
Ты выметал страну до кости,
до звона тротуарных плит.
Но не было ни капли злости,
ни осуждений, ни обид.
Я так скучаю по колхозной,
по сухарёвке, по тебе,
и как и прежде о серьёзной
любви и ласковой судьбе.


***
Как ты там поживаешь, где уже не живут?
Что ты там пожинаешь с облетевших минут?
Жизнь прошла, как приснилась
и в холодном поту
ты проснулся на милость
ты родился по ту...
Я пока что хромаю
и творя чудеса,
понимаю, что раю
не нужны голоса.
Там достаточно песен,
до отрыжки - любви.
В уйме зрительских кресел
сладко спят соловьи.
Отрезвевшие лица,
обескрыленный мир.
Ты хотел мне присниться,
выбиваясь из сил.
Рассказать, перечислить,
помочь, остеречь.
Но мне хочется мыслить
И попробовать речь,
на зеркальность, изломы,
на вещественность слов.
Подстели мне соломы,
Чтобы в стойле ослов,
Что бы в зрительном зале,
Чтоб в облаке снов,
Мы, смеясь изучали
те основы основ.