to D.G., as it is
тебе, родившемуся тогда, когда над землею светлела дымка,
из тех, кто родился позже, никто не равен по счастью.
какое оно дается с рожденья – вот по такому.
о, как бы я ни хотела тронуть одной ладонью
середину века,
счастливое детство мира, каким мы его застали –
касаться тебя не смею.
с тобой, заревым, зарёванным, ходила мать по кварталу,
нарадоваться никак не могла своему исчадью.
как был мальчишеский голос, так и остался – гомон.
о, как бы я ни летела – с косичками, в босоножках –
навстречу веку,
продленьем твоей черноглазой, извечной доли
казаться тебе не смею.
за эти слова о счастье твоем – ударь по губам, раскрытым
не для поцелуя, но для утоленья жажды
воздушной: дымка светлела, светлела, не оставалась.
так четки контуры мира вокруг твоих силуэтов.
так остры все вещи.
и не о чем раскрывать уста, потому что счастье –
последняя вещь – всё резче
и не поддается ни вдоху, ни описанью.
зачем я долго училась существовать без надежды.
теперь я умею больше. спасибо тебе за щедрость,
за миг рождённости, за чистоту предметов:
никогда не бывало чище.
за ту середину века, что будет без нас гораздо
более настоящей.