ИСТОРИЯ ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ
«Любовь была дана во испытание…»
1976 год, май, Тирасполь. Мне исполнилось 15. Отец, военный офицер не в первом поколении, зам. по тех. полка, уезжает в Москву – он что-то придумал, предложил. О нем написал журнал «Коммунист» и вот теперь маршал Баграмян приглашает его в Москву для беседы. Отец уверен, что едет за новым назначением в Киев или в Ленинград. Через несколько дней получаем телеграмму «Еду Ленинград».
Семья военного… Майкоп и Анапа, Забайкалье и Германия, Москва, Украина, Молдавия… но Ленинград это особый город. Только теперь до меня начинает доходить, что скоро я смогу увидеть этот город, пройти по его улицам и… остаться в нем. И практически сразу откуда-то явилась другая мысль – там я встречу свою Любовь.
… И Любовь случилась сразу. Я уже знал, что она здесь – 1 сентября я сразу увидел Ее. Это событие было уже предопределено. Я выбирал школу, чтобы закончить последние два класса десятилетки, по справочнику микрорайона и вдруг увидел знак. Начинал я учиться первые два класса в Серебряном Бору в Москве в школе № 593. Здесь же в Сосновой поляне оказалась школа № 395. Это была не самая близкая школа, но выбор был сделан.
Я не знаю, как должна рождаться Любовь, как развиваться, чем становиться. В моем случае она родилась в одно мгновение с первого взгляда. Это было узнавание. Я сразу узнал Ее. У Нее было имя Наташа. Отныне и навсегда все мое представление о Любви будет связано только с этим именем. Но что было делать дальше? Это стало началом безумия и трехлетней муки.
День за днем с этого момента я мог лишь издали влюблено наблюдать еще девочку, но в которую я был влюблен до безумия. Я не мог с ней заговорить. О чем? Слова были банальны. Что я мог предложить? Что-то очень банальное, чем могло обернуться ухаживание, разговоры. И цель – жениться мне просто не могла прийти в голову, потому что у меня не было слов и представлений, чтобы как-то объяснить свое состояние. Это невозможно было выразить в словах. Слова банальны и истерты, а слова любви уже давно ничего не отражают.
Так прошли два года. Влюбленность превратилась в ежеминутное и каждодневное страдание, но и счастье в то же время. Каждый день я видел в своем классе человека, ближе и роднее которого у меня не было никого. Она видела мои переживания, но для нее, видимо, все было не так. В конце концов, школа заканчивалась, и замаячило спасение – больше не видеть и не бредить. Так должно было случиться. Но не случилось. Я уже ходил каждый день не в школу, а в Военмех. Жизнь совершенно изменилась. Учеба и познание жизни, всевозможные начинания и увлечения не-девушками… но за всем этим маниакальное желание постоянно думать о ней. Так прошел еще один год.
Наконец мной овладело отчаяние и я сказал себе, или еще кому-то, кто все время был рядом, и даже не ему, а кому-то, кто в курсе всего и даже вроде он распоряжается всем… и я сказал в сердцах: и что - это Любовь? Если эта Любовь мне не дает никакого выхода, но лишь страдания, так забери эту Любовь! И все… Все кончилось… - началась обычная интересная нормальная жизнь.
* * *
1993 год. Я пишу вторую книжку стихов. Предполагая издавать эту книжку, я захотел получить некий параллельный визуальный ряд. Не иллюстрации к стихам и не красивые картинки, а то, как увидит художник мои стихи. Дело оказалось непростым найти такого художника. Я даже подходил к ребятам на Невском. Но они мне сразу сказали: «… здесь лучше не ищи, мы не художники, а ремесленники. Мы уже забыли, что такое художественное творчество».
Однажды, как всегда случайно, знакомая девушка из руководства газеты «Невское время» порекомендовала мне свою подругу. Семенова Ольга Иннокентьевна. Я пришел к ней в мастерскую на Достоевской стороне и понял, что больше ничего и никого искать не надо. Мы договорились быстро. Я сделал заказ на пять картин за весьма существенные для меня, но очень небольшие деньги, с точки зрения художественной ценности таких работ.
Пришло время, когда Ольга позвонила, что работа готова. Я пришел, и Ольга выложила передо мной пять графических черно-белых работ, выполненных каждая в виде вертикально расположенного овала. Лейтмотив всех пяти работ был мрачный Петербург. Я был не в шоке, но в состоянии близком к тому. Я вообще не знал, как реагировать. Во-первых, потому что никогда не считал себя знатоком живописи. Нет, я конечно что-то видел и даже прочитал несколько книг о художниках, включая их переписку и прочее. Субъективно я не мог не реагировать на то, что увидел. Но я попытался внутренне собраться, чтобы увидеть объективно суть происходящего. И я только спросил: «Неужели у меня такие плохие стихи?».
«Да нет, почему, - ответила Ольга – просто в них нет Любви…».
«Какая Любовь, - вслух я просто попытался отреагировать на эту необычную сентенцию, - я уже восемь лет женат. Ребенку год. Счастливая семейная жизнь?»
«Не знаю… это твой вопрос, - я просто сказала то, что увидела» - уже в свою очередь как-то смутилась Ольга.
Работы были не совсем готовы, и мы договорились, что я заберу их позже. Если бы я знал, что я их больше никогда не увижу, наверное, я бы забрал их сразу. Впрочем, я находился в очень озадаченном состоянии. Нет, первоначальное состояние какой-то безадресной обиды прошло. Обида была на то, что я себя видел «розовым и пушистым» оптимистом, а со стороны оказалась какая-то «чернуха».
Так ли иначе, вопрос остался. Я не был уверен в своей правоте, но и в неправоте не хотелось утвердиться. Но как понять в чем дело? И тогда я вспомнил снова про стихи. Через стихи я всегда могу задать вопрос и получить ответ. И я начал просто с каким-то несвойственным мне прагматизмом писать абсолютно нехудожественное произведение:
Понять всю правду о Любви
Мой Бог меня благослови!..
Я продолжил чего-то писать, пытаясь подобраться к сути. Однако кроме общих слов ничего не приходило. Завершилось стихотворение многообещающе, как будто я знаю о чем говорю:
О! Человек, твои года -
Богатство и предмет стыда.
И год за годом вновь и вновь
Тебя к стыду влечет Любовь.
Пусть так, но не окончен век
И жив, пока что, Человек.
А значит, что он будет вновь
Молиться на свою любовь.
Хотя, по сути, это было справедливо, потому что с этого все и началось. Это стихотворение оказалось своего рода молитвой. Я не ожидал, что события, которые последуют, будут не просто иметь некий мистический смысл, но и полностью изменят мою жизнь, семью и проч.
Все начало меняться сразу. Еще писались какие-то стихи на эту же тему, но процесс уже начал ускоряться. Мы с женой и ребенком собирались ехать в Кишинев, чтобы они остались там на лето, а я должен был отвезти их, заехать в Киев к партнеру, чтобы потом вернуться в Ленинград, навести порядок в делах и хорошо поработать.
В Кишиневе мы успеваем справить мое 33-летие. Дата мистическая, но я только потом понял, что наши празднования всегда опаздывают – мы празднуем не начало, а завершение. Нет, я уже к тому моменту знал, например, что такое «юбилей» - /«трубный звук, возвещающий, что человеку наступило семь седьмых годов», а это 49, но не 50./ Значит и то, чем должно быть ознаменовано 33-летие, уже произошло…
Тем не менее, уже через несколько дней там же в Кишиневе пишутся строки…
Но зачем слепая сила бьет меня об стену лбом?!
И мотает и корежит в направлении любом?!
Для того ли, чтоб оставил я уже теперь свой дом,
Не откладывая даже то, что будет, на потом?
Не понял… Жизнь как-будто не одна, а сразу две. В одной жизни я строю какие-то планы, встречи, бизнес и прочее. Другая связана со стихами. Я и не собираюсь оставлять дом. Зачем? У меня все хорошо. Что за странное состояние? И тогда, чтобы разобраться в своем состоянии, я решил взвесить на виртуальных весах «мою жизнь, мои достижения», как Высоцкий говорил, что если на одну чашу весов положить работу в кино, театре и проч., а на другую только стихи, то стихи перевесят. Только я положил на одну чашу весов всю свою жизнь, бизнес, политику, семью, а на другую … собственную смерть. Весы качнулись и чаши, поколебавшись, замерли на одном уровне: вся эта моя жизнь равносильна смерти…
6 июня 1994 года я уезжал из Кишинева. На перроне осталась жена. Эта картинка лучше фотографии отпечаталась в памяти. Потом я понял, что это был день, когда исполнилось ровно 12 лет с момента знакомства. Больше мы уже никогда не были мужем и женой и сколь-нибудь близкими людьми. Эта жизнь станет прошлой жизнью, какой-то нереальной, как-будто из предыдущего воплощения. Но тогда я этого еще не знал. Я просто ехал по делам в Киев.
Утром на следующий день поезд прибыл в Киев и я сразу явился к своему партнеру в офис. Заглянул в его кабинет. Мельком только заметил у окна какую-то девушку и пошел привести себя немного в порядок с дороги. Когда вернулся, Володя был в кабинете уже один. Через несколько часов мы поехали к нему домой, поскольку мне нужно было задержаться в городе на несколько дней и Володя пригласил пожить у него. Неожиданно он говорит: «Ты знаешь, Наталья нас пригласила вечером к себе. Видел, когда ты только приехал, она была в моем кабинете? Это дочь нашего босса».
«Ну хорошо, ты иди, а я останусь дома, что-нибудь почитаю».
«Нет, Наталья просила, чтобы ты обязательно был».
Это было совершенно нелогично, потому что она меня наверняка не заметила также, как и я ее. Но, тем не менее, каких бы то ни было причин возражать у меня тоже не было и мы поехали.
Странности начались перед дверью квартиры этой Натальи. Меня почему-то начало трясти и колотить. Да так, что я не мог даже управлять своим голосом. У меня такого наверное никогда не было. Единственное, что я смог, это постараться скрыть мое состояние. Однако оно не проходило. Я как-то отшутился, сославшись то ли на нездоровье, то ли на украинскую таможню. Вечер так и прошел в состоянии непонятного мандража. Наталье я подарил свою первую книжку стихов и, наконец, мы вернулись домой.
Однако это состояние возбуждения или беспокойства не проходило. Непонятно вообще что это и с чего оно случилось. Мне это было непонятно – я всегда контролирую свои состояния и могу их объяснить. Всю ночь, тем не менее, я не мог уснуть. А утром оно так и продолжилось. Мы приехали в офис и выяснилось, что мой заказ еще не готов, а потому Володя мне предложил идти погулять по городу.
Я пошел бродить по улицам и улочкам Киева и тут я вспомнил, что эту энергию возбуждения, которая меня уже просто выматывала, я могу сбросить в стихотворение. Заодно, может быть пойму что это было.
Я достал блокнот. Было понятно, что каким-то образом причиной этого состояния была Наталья, пригласившая нас вчера в свой дом. Я настроился на нее и записал:
* * *
к Н...
В Тебя, как в облако влюбленности,
Вхожу я с чувством окрыленности
И нахожу в туманном облаке
Себя, лишенным напрочь облика.
Я растворился весь в Твоей туманности.
Осталась только взвесь моей жеманности.
Осталась видимость, под знаком Действия -
Она и без меня неплохо действует.
Я не стесню Тебя своим присутствием,
Ведь я в Тебе ВСЕГДА итак присутствовал.
Ты лишь прости, что я, Тебя в отчаяньи
Своим присутствием задел нечаянно...
08.06.94г.Киев
Я не могу судить о качестве стихотворения, но мне понравился эффект – у меня произошло такое освобождение, что я готов был просто прыгать, радоваться прохожим. Судя по лицу проходившей мимо женщины, я понял, что она приняла меня за олигофрена.
Однако радость была недолгой. Прежнее состояние вернулось минуты через две, а может и меньше. И я понял, что нужно писать снова. Теперь я уже даже не представлял что и о чем я буду писать, но строки пришли сами без единой правки…
* * *
к Н...
Любовь была дана во испытание.
А я не выдержал - поднял восстание.
И я убил Любовь и сжег ее в огне.
С тех пор ее тепла уж больше нет во мне.
Теперь я сам как предостережение,
Как грех свой во плоти, как поражение.
И я зову назад теперь свою Любовь,
Но то что Ты убил не возвратится вновь.
И сколько впереди Бессмертия души...
И сколько позади путей, где я грешил...
Но ни один из них не возвратится вновь,
А возвратится то, что я убил Любовь.
Теперь я сам как предостережение,
Как грех свой во плоти, как поражение.
И я зову назад теперь свою Любовь,
Но то, что Ты убил не возвратится вновь.
Мне годы и века теперь за ней идти.
Раскаянье, как крест, в себе самом нести.
Бить в сердце, как в набат, страдая вновь и вновь,
Всем сердцем призывать - НЕ УБИВАТЬ ЛЮБОВЬ...
08.06.94г.Киев
Я вспомнил все. Я понял … и смирился. Теперь мне стало понятно, что в этой жизни мне больше нечего ловить. И в следующей… И потом… Бог есть Любовь. Отречение от Любви есть отречение от Бога. За это нет прощения. Было бы глупо и не солидно просить прощения, зная, что это твое деяние. Нужно быть готовым искупить свою вину. Покаяние – это не детское «простите, я больше так не буду». Покаяние – это осознание собственной вины, признание последствий собственных деяний и своего бездействия, которое также является деянием, когда мы не делаем того, что должны делать. Покаяние – это принятие ответственности, а не попытка смягчить наказание или избежать его…
Это стихотворение стало катарсисом. Состояние возбуждения прошло. Но и эйфории больше не было. Наступил покой приятия. Я не знал что будет со мной дальше и что я буду делать. Я понял только одно: теперь мой удел – служение!!!
* * *
С этого момента события просто перестали поддаваться логическому объяснению. Началась самая настоящая мистика. Мы все хотим явления чуда, но не в фантастических книгах или в кино, а чтобы мы смогли с этим столкнуться лично, поверить в Бога, в загробную жизнь и прочее. До этого момента я многое допускал, что это возможно, но все-таки оставался материалистом и прагматиком, выпускником Военмеха. То, что стало происходить уже в следующие минуты, часы и месяцы позволило мне, оставаясь материалистом и прагматиком, начать воспринимать мистику, как реальность, и в конечном итоге соединить два мира – мир материи и мир Духа в один единый мир, в котором все возможно…
Но это уже совсем другая история, хотя она, разумеется имеет непосредственное отношение к этому стихотворению. Я с радостью продолжу эту историю, если это будет кому-нибудь нужно…
среда, 24 мая 2006 г. А. Александров (Патенков)