Утро перед боем выдалось на редкость пасмурным. Большую часть ночи пришлось крадучись пробираться сквозь реденькие деревца, путаясь в зарослях вереска, стланика и прочей цепкой дряни, зацепившись за которую у Михаэля были все шансы рухнуть во весь рост, гремя снаряжением как скобяная лавка – на радость неприятелю, который мог оказаться где угодно, хоть за ближайшей грядой.
Когда по цепочке передали приказ командира рассредоточиться и ползти, Михаэль мысленно чертыхнулся, но пополз… в руках свёрток с метательными ножами, кинжалом, рукоять меча высовывается наружу – успеть выхватить, если, не доведи Бог, выскочат из-за кустов… И так – дюйм за дюймом. Переложить сверток вперед, подтянуться, выдох, переложить сверток…
Утро застало их в пологом овраге, до краев заполненном туманом. Разведчики, посланные вперед, вернулись на рассвете: дальше продвигаться нельзя, впереди через луг уже передовые войска неприятеля. Туман играл им на руку, скрывая и без того неприметный отряд, и он же дьявольски все портил: отсыревшую тетиву не поставишь на лук, проржавевшим мечом много не навоюешь. Коронный рыцарь Дома, возглавивший авангард, с каменным лицом отослал часть телохранителей из своей свиты в ближний тыл, где они должны были поддерживать огонь в укрытом от лишних глаз костерке. Там можно было рассмотреть снаряжение: что подсушить, что подправить, а что-то и новое у каптенармуса выпросить… если, конечно, доживешь до подхода основной части войск, если доведется ещё встретиться со стариком, который каждую пряжку, каждый кожаный шнурок наперечет помнит…
Михаэль лежал во второй цепи авангарда на трижды свернутом конском потнике, но всё равно, сырость от холодной земли и мелкая морось, как сквозь сито сочащаяся с неба, заставляли его зябко ёжиться. Одежда незаметно потяжелела и намокла, напитав в себя промозглой влаги. Небо прояснилось, но от этого не стало легче: его словно подсвечивала изнутри мертвенная синева, серые тучи давили, грозя пригвоздить его к этой земле, втоптать во влажно чавкающую грязь. Редкие кустики, с которых давно опала вся листва, служили плохим укрытием, но Михаэль был рад и этому: у самых их корней какая-то неведомая ему травка распустила во все стороны разлапистые зеленые листики, которые ещё не до конца сглодал мороз. Эта зелень радовала глаз, бесконечно уставший от однообразно-бурого, мёртвого ландшафта. Глядя на эти листочки, Михаэль мог отвлечься от мыслей об атаке, от сырости, от задеревеневшего тела, уставшего за ночной переход. И от звяканья сбруи, приглушенных расстоянием голосов, едва уловимого запаха костра и каши, доносимых ветром с другой оконечности луга, на краю которого замер в неподвижном ожидании его отряд.
Небо над головой разорвал вороний край, и юноша вздрогнул, невольно поднимая голову вверх и шаря глазами в тучах. Чёрные тени расчертили дрожащий воздух, беспорядочно заметались над верхушками деревьев, безостановочно каркая, внося смятение в душу. Михаэлю стало тоскливо и неспокойно, тоненько заныло под левой лопаткой, и уж с этим он ничего не мог поделать – на место его спокойной сосредоточенности уверенно вползал суеверный страх.
И вдруг краем глаза он заметил движение. Повернув голову, он так и застыл с изумленно разинутым ртом, и сердитый окрик замерз в его гортани: прямо по их передовой, лавируя между замаскированными лежащими телами, шла молодая женщина.
Она шла, выпрямившись во весь рост и ничуть не таясь ни своих, ни его врагов по ту сторону луга. Черноволосая, босая, она была одета так, что первой мыслью Михаэля была совершенно бредовая: откуда взялась маркитантка на передовой? Он был смущен и совершенно раздавлен этим зрелищем: пышногрудая, стройная красавица с грустными глазами и странной усмешкой на кроваво-алых губах, затянутая в багровое шелковое платье с глубоким декольте, словно она собиралась на пир…
Дойдя до его приятеля, Алекса Роу, она присела перед ним на корточки и провела ладонью по его спине, но тот словно оцепенел и продолжал напряженно глядеть перед собой. Ничуть не обидевшись, красавица отправилась дальше…
Она шла, но казалось, что кроме Михаэля её не замечал никто. Мимо иных из его друзей она проходила не взглянув, к другим она прикасалась: кого погладит по голове, кому проведет по шее ребром ладони, а его соседа, смешного конопатого паренька Руди, любимца отряда, она с тихим смехом поцеловала в губы.
От звука этого поцелуя, отчетливо прозвучавшего в промозглой тишине, Михаэль вздрогнул. Он хотел и не мог отвернуться, не видеть этого призывно белеющего в вырезе платья тела, этих смоляных волос, уложенных в высокую прическу, длинных тонких пальцев в перстнях, рубинов в червонном золоте в её серьгах, кольцах, оторочке ворота на груди…
Он задрожал, хотя не раз бывал под вражескими стрелами, не раз бывал ранен и не боялся даже плена и пыток. От напряжения на глаза навернулись слёзы, но тело его не слушалось. Он молча смотрел, как она подходит всё ближе, и вот уже босые ступни, узкие, как у танцовщицы, остановились в двух шагах перед его лицом. Медленно подняв вверх глаза, он встретился с её взглядом и обмер: она смотрела не мигая и улыбалась одними кончиками губ, но ни капли жизни и тепла не было в этой улыбке. Постояв так несколько секунд, она пошла дальше вдоль расположения их отряда, а Михаэль уронил голову на руки, судорожно сжимающие кинжал и долго лежал неподвижно, обливаясь холодным потом.
Когда он отважился вновь поднять голову, её уже нигде не было. Над перелеском вставало солнце, звуки, доносящиеся из вражеского лагеря, стали громче, а по их отряду прошелестела весть: основные полки прибыли, скоро их сменят…
Вскоре рядом с Михаэлем на землю мягко опустился сменщик, незнакомый угрюмый дядька с длинными усами, молча кивнувший ему через плечо, и он наконец смог пошевелиться, отползая назад: погреться и немного поесть перед боем. Когда его глаза машинально нашли куст, под которым росла так порадовавшая его травинка, на месте яркого пятнышка он увидел лишь жухлые листья бурого цвета, но уже не успел этому удивиться: мысль о еде и отдыхе была назойлива.
* * *
Часом позже, когда первая волна атаки схлынула и в лазарет стали поступать первые раненые, Михаэль носился между телами, глотая злые слёзы и стиснув до хруста кулаки. Среди его отряда выживших было немного: Алексу Роу ударили в спину мечом, сломали несколько ребер и проткнули лёгкое. Он ещё был жив, когда Михаэль вынес его на себе с поля боя. Остэн, ветеран многих битв, балагур и весельчак, умер от ранения в голову. Руди… лекарь сказал, что парнишка умер мгновенно и совсем не мучался.
Михаэль быстрыми шагами мерил лазарет, подсчитывая что-то на пальцах, поднимая глаза в потолок и бормоча под нос. Когда его подсчеты сошлись, он упал на колени и зло закричал в слепое окно: «Пир?!! Наигралась? Натешилась??? Жадная тварь!!!» Но среди стонов раненых и криков из операционной никто его не услышал и не вздрогнул от этого отчаянного крика.
Лишь в ушах Михаэля продолжал звучать Её короткий смешок и звук поцелуя…
«Пожалела, значит?» - глухо прошептал Михаэль и закрыл руками лицо.