Это правда, что мир велик,
и тонка душа иностранца,
это правда, что я не вник,
никогда не вникал в нюансы,
не водил путевой дневник,
не будил в других резонанса.
Потому что верил не в них,
не в гражданство и не в пространство –
в средства жизни: в хребет, в плавник.
Это правда, что кругозор
я сужал до кусочка суши
в ожерелье лесных озёр,
их воды, до щеки уснувшей
(в этом месте крики «Позор!»
заглушают ветер, пригнувший
шпили сосен) женщины. Вздор?
Разумеется, вздор. Послушай,
я и сам говорю: позор.
Я вцеплялся в любую часть
тела, местности, речи, спору
нет, не с тем, чтоб, боясь упасть,
в чём угодно искать опору –
потому что – паук, и власть
ощущаю, оставив нору,
лишь вцепившись, напившись всласть.
Вот что нужно любому вору:
чтобы больше нечего красть.
Вот куда меня забирай:
вот туда, где всего в избытке.
Только знай, что этот раздрай,
пир возможностей равен пытке
для меня (предпочту сарай,
где всегда найду для подпитки
пару брошенных истин). Рай,
разгуляй на мраморной плитке
равен гибели. Так и знай.
Я не знаю, зачем всё так.
Мне порядок причин неведом.
Но не так, как просит бедняк
свой пятак, поспешая следом,
я ищу их призрачный знак.
Равнодушный к своим победам
над материей я – сквозняк,
и неведомо краеведам
отчего я возник, и как.
Ты права, я не прав во всём.
Я во всём ошибался. Полно.
Что ещё мы теперь спасём?
А накатят, поглотят волны,
понесут по сну колесом,
недовольно шепнём: «Довольно».
И утихнет сон, невесом,
в пустоте, означая: «Вольно!»,
пустотой в пустоту несом.
Вот и славно. Вот и ура.
Глухота распада, разлада,
добродетель, метель, игра:
мне другой правоты не надо.
Мне не надо видеть с утра
свет в окошке: его громада
для меня умерла вчера.
И внутри всё этому радо,
потому что давно пора.
Впрочем, правда, что мир велик.
Полупроблеск в сумраке рваном.
Ночь полярная. На материк
уплывают все с караваном.
У причала стоит старик,
полусмыт, полускрыт бураном.
Как печален прощальный миг!
И уносит к цветущим странам
ветер севера чей-то крик.
03.12.06