(фантастическая поэма)
1.
"День раскололся пополам...
Уже когда-то это было:
вставало солнце по утрам
и ближе к ночи заходило.
Однажды, в ...тысячном году,
все озарила вспышка света.
И стали жить мы, как в бреду, -
в плену у вымершей планеты.
В огне сгорающая тьма –
природы дивное свеченье...
Мир словно бы сошел с ума –
свершилось светопреставленье.
И вот опять - в который раз...
Что будет с нами - неизвестно.
Там - вечность, черная, как бездна.
О, Господи, помилуй нас!"
2.
В который день, в каком году
явилось мне веленье свыше,
и я в заброшенном саду
тот вопль отчаянья услышал,
увидел вдруг прозрачный диск?
Он изнутри лучился светом.
И я почувствовал: "Вглядись!" –
как будто кто сказал об этом
и словно чей-то голос там,
в душе, мне объяснил беззвучно,
что я тогда нашел в кустах
нежданно так и ненаучно
чему поверил, вопреки
и воспитанью, и дипломам,
с восторгом глядя на витки
спирали, ими околдован...
3.
О, Боже мой, с какой звезды
(наверно, в пору полнолунья)
к нам, нынешним, явился ты
прозрачным оттиском безумья?
Какие горькие слова...
Нет у меня на них ответа.
Лишь закружилась голова
от бесконечности и света.
Но все, случившееся там
(а где, увы, и сам не знаю),
знакомо так по временам,
как будто это - жизнь земная.
4.
А что же первая строка
"День раскололся..."? Это значит:
все продолжалось так, пока
не стало ("вдруг" опять?) иначе.
И пала наземь ночи тьма,
и свет, уставший до предела,
ей уступил (или сама
она явиться захотела?).
И стало на свои места
все, что когда-то жизнь давало
и, хоть все это - суета,
кормило их или спасало.
5.
"День раскололся пополам..."
Не так ли у меня сегодня?
Я утро посвящу делам,
и если вечером, как сводня,
за мною явится судьба,
ни в чем не стану ей перечить –
я жду с покорностью раба
той самой, судьбоносной встречи,
когда, пусть рушится весь мир,
что я построил, станет ясно:
он наступил, прозренья миг,
жизнь - впереди, она прекрасна.
6.
Прекрасно чувствовать себя
спасенным, выжившим, до срока
освобожденным октября
такого-то числа, жестоко
обманутым своей судьбой,
но, ставши и мудрей, и старше,
увидевшим: пришел он – твой
миг упоительный реванша.
Никто, кому ты должен был,
поклялся отомстить когда-то,
не избежал своей судьбы,
скажу еще точней - расплаты...
7.
Однако, кажется, пора
вернуться в темный сад осенний,
где листья мокнут и кора
морщинится, и для растений,
которых бы в других краях
назвали "весточкой с Востока",
земля с рождения своя,
и только людям одиноко
меж распустившихся цветов,
где кактус круглый и колючий
всегда ощериться готов
иголками - на всякий случай...
8.
Пора... Как я нашел его –
неважно. То ли по свеченью,
то ли по звуку – ничего
не помню, только на колени
я опустился вдруг: в тени,
прохладной зеленью укрытый,
лежал он, этот диск, сродни
он был экрану или ситу –
сквозь дырочки струился свет,
и на мгновенье показалось,
что сада - нет и тени - нет,
я - посреди пустого зала,
и музыка со всех сторон,
таинственная, неземная,
и голос - чей, откуда он,
я до сих пор еще не знаю.
9.
Тот голос... Нету ничего,
что хоть сравниться с ним могло бы.
Не чувствовал, когда его
я слышал, ни тоски, ни злобы,
ни зависти - один покой,
не тот, что каждую минуту
способен болью стать, тоской –
сознание: случилось чудо!
Весь этот мир - вокруг меня,
все - для меня на этом свете,
все существует, лишь храня
меня, как бы отметив этим
и выделив среди других,
и наделив чудесной властью
понять тот, выстраданный, их
текст, полный горя или счастья...
10.
Мне не дано определить,
что в этих строчках, но я знаю,
что нету выше счастья - жить,
и нету горше, чем земная
жизнь, в этом мире ничего.
Пускай на свете том - иначе,
но обойдусь я без него.
Тот, по сравненью с этим, значит
так мало, что готов отдать
и год, и два, и даже десять
на том, но чтобы только знать,
что проживу еще хоть месяц,
еще хоть день, хотя бы час,
но чтобы здесь и не болея...
Готов ли кто-нибудь из вас
понять желание еврея,
который полдень пересек,
ступил за линию заката
и все надеется, что Бог
даст долголетие в награду?
11.
За что? За праведную жизнь?
За эти вечные сомненья?
За то, что знал одно: держись?
А может, за стихотворенье,
которое там – впереди
(пускай одно, но чтоб навеки)?
А впрочем, Господи прости,
ведь даже римляне и греки
так много донесли до нас
(стихи, трагедии, сатиры),
чтоб мы узнали (без прикрас),
как жили люди в древнем мире.
А нынче - клавишу вдави,
и вмиг возникнет на экране
все, что мы знаем о любви
и о науке расставаний.
Но мы ничем не лучше их –
и мы, как римляне и греки,
хотим остаться средь живых
и обязательно - навеки.
12.
Я этот голос навсегда
запомнил, словно были строки
в граните выбиты и дал
мне кто-то мудрый и далекий
наказ сквозь время пронести
и передать моим потомкам,
чтоб от забвения спасти,
весть эту тайную о том, как...
Но я не буду повторять,
ты все уже узнал вначале,
читатель мой... Чтобы понять,
что эти фразы означали,
я нынче вдоволь исписал
бумаги, не могу однако
я гарантировать, что сам
все в диске разгадал - до знака,
которым он помечен был
(крупинка тьмы в сияньи света,
таинственных, нездешних сил
чуть различимая примета).
13.
Не так ли тайную печать,
укрытую во тьме столетий
мы начинаем различать,
когда уж никого на свете
из тех - волшебных - нет времен?
До нас доходят постепенно
то голос труб, то плеск знамен,
а то проделки Сен-Жермена.
Но даже среди всех примет
чужого, вымершего быта,
я думаю, такого нет.
Все в нем от глаз чужих укрыто.
Нет ни трезубца, ни кольца,
ни прочих тайных знаков свыше –
тьма (без начала и конца)
и свет вокруг нее, и рыжий
какой-то или золотой,
из двух переплетенных линий,
прозрачный ореол живой.
Такой увидишь на картине
лишь у Ван Гога - в кабаке
(и над бильярдными столами),
где кто-то тихо в уголке
навеки замер под часами...
14.
Зачем струился этот свет,
и что же тьма от нас таила?
Чей отыскали слабый след,
и чья неведомая сила
осталась втуне, почему
он не открылся мне в то время?
Иль не понравилось ему,
что в руки он попал еврея?
Шучу... Какой антисемит
способен там, за облаками,
будь он хоть трижды знаменит,
общаться через время с нами?
В природе есть простой закон:
ты хочешь быть антисемитом,
что ж, будь, но, значит, не рожден
ты гениальным и в элиту
ты не войдешь, не покорять
тебе ни Праги и ни Вены –
там в гении берут опять
то Франца Кафку, то Эйнштейна.
15.
Но что случилось в этот миг?
Какое странное прощанье...
Диск засветился, и возник
в ответ из бездны мирозданья
луч, словно белый коридор.
Он был вначале неприметен,
как будто кто-то тряпкой стер
след белых меловых отметин.
Но с каждой новою строкой,
что мне почудилась, казалось,
меня охватывал покой
сильнее все, верней, усталость
я чувствовал, как никогда
до той поры не доводилось,
так, словно все мои года
в одно мгновение вместились.
16.
Я наблюдал лишь... От земли
диск оторвался, по спирали,
не думаю, чтобы смогли
вот так, почти по вертикали,
не торопясь, за кругом круг,
земные наши аппараты
взмывать... И в тот же миг испуг
я ощутил: меня куда-то
вдаль потянуло - там, во тьме,
как будто кто-то звал, напрасно
сопротивлялся я - в уме
все сжалось: время и пространство...
Как тяжка ноша бытия!
И, тьмою вечности окутан,
был вынужден покинуть я
мир этот, как когда-то Ньютон.
17.
Что это было? Версий нет.
Что толку вспоминать об этом?
Тьма поглотила белый след
и вскоре стала утром. Светом
все озарилось. Вдалеке,
там, за коричневой оградой,
мы отыскали на песке
потом три вмятины... Не надо
предположений никаких.
Но до чего они, о Боже,
узором секторов своих
на знак таинственный похожи!
18.
Я до сих пор в себе храню
то необычное виденье.
Хотите знать, куда клоню?
Увы, мое стихотворенье
из девятнадцати частей
на это вам не даст ответа.
Оно - о жизни. О моей.
Вам вряд ли интересно это.
Вам философию подай,
тем более, когда случайно
воображенья невода
из бездны выловили тайну...
19.
Ax, если б мог я разгадать,
зачем все это мне явилось –
немыслимая благодать,
нечеловеческая милость.
Так и живу... Лишь иногда,
когда совсем невыносимо,
мне чудится во тьме звезда,
горящая неугасимо,
и где-то там, на той звезде,
такой же я, и нам известно,
что мы не встретимся нигде
и никогда - меж нами бездна.
1997 г.