У Анны
И, достоверно, растворяешься в годах
Немного. Здесь у Анны на Литейном.
Вот дом ее – фонтанный особняк,
Несущий крылья ее белых вдохновений.
Вот серость крыш – полустекло, полубетон,
Череповица тусклоцветного пошива,
Но Анна в них – я к Анне на поклон
Несу Фонтанки прошлого отливы
И переливы солнечных зайчат,
Да Анна помнит – в рябь они мелькали.
Я, Анна, Чайный домик, Летний сад,
Тебе лик Питера – в замену всех регалий
Несу как несомненные трофеи -
Медяк рук Пушкина, петровского коня.
Влачу. Ты в дом фонтанный двери
Вскрываешь тихо запустить меня
И руку пожимаешь мне перчаткой,
Заснятой только с правою руки.
А я нелепо мучаюсь догадкой,
Всегда ль твой дом был праздничным таким,
Всегда ль ты сухощаво улыбалась,
Всегда ли нос горбинкой выступал,
А может просто ты в веках такой осталась –
И непокорен торс и худощав.
Сегодня августовским пасмурным обедом
Ты Анна разливаешь чай,
Попутно сочиняя разогретым
И легким сердцем зарифмованный букварь.
Спасибо, я согрелась тоже,
А буквари из золотистых рифм
И слов твоих – мне судьбы переложат,
Мне скажут главное – дыханием одним.
Мне станет ясным ямб. Понятнее хорея.
Мне нос с горбинкой твой напомнит скромный путь,
Когда ты плача, радуясь, немея,
Так не хотела от строфы передохнуть.
Когда от лиры трепетали пальцы –
А на запястьях жилы напоказ,
Когда словцом ты не боялась браться
За той эпохи несуразный фарс.
Когда «Звезда» и «Ленинград» рапортовали,
Что ты не поэтесса – буржуазный хлам,
Тогда, наверное, уже, смеясь, звучали
Картинки «Реквиема» – память матерям,
Терявших сыновей по зауральским тюрьмам,
Боль Реквиема - в память всех врагов,
Оплеванных и изгнанных огульно
По лагерям сибирских городов.
И, дверь скрипит во флигеле Кухонном,
А шаль твоя у сундука легла,
Оставив Шереметьевскому дому
Твоих плечей и профиля дела,
Твоих созвучных этим древним стенам
Стихов разгул, что в воздухе висит.
И слушаю я голосом блаженным
Девиз: «Господь, он все хранит».
…И, незаметно растворяешься в начале
Двадцатого - как в чаше серебра,
Мне поэтесса открывает в белой шали
Дверь шереметьевского южного крыла.
И снова нос с горбинкой, жилистые руки,
Чуть гордая осанка, долгий вгляд,
Я оглянусь – в фонтанном доме духи –
Серебряных столь непростых декад.