Светлой памяти Мани и Давида Тайбер
Давид стоял, устало прислонившись к стене. Жар печи был неумолим. Казалось, сегодня жжет еще сильнее, чем раньше.
Снова нестерпимо болит нога. Здесь – адская жара, а на улице – холодно. Но, Давид ничего не говорит герру Шварцу. Если тот узнает, что Давид только с виду рослый и крепкий – сразу выгонит. И тогда ему снова придется прозябать в бараках с другими военнопленными. Сейчас там находятся десять солдат Царской Армии. А работать в пекарне выбрали именно его; "йудэ"* (* еврея) Давидку, потому что он самый сильный. Да, конечно, если бы герр Шварц видел, как он корчится от боли... Проклятая пуля... Из-за нее он попал в плен. Проклятая война...
Маня медленно подняла припухшие веки. Она еле-еле заставила себя вчера не плакать. Вчера ее Давид ушел на фронт.Что теперь будет с ней и их годовалым сыном? Когда Давид вернется? И, вернется ли? Проклятая война...
Бедные евреи... Весь мир против них. Если свои сограждане не устраивают погромы, так их убивают на войне. Неужели этот кошмар никогда не кончится?
А Давиду еще завидуют. Пленный солдат Степан, например, так и говорит: "Тебе хорошо быть пленным, жизнью не рискуешь на передовой, работаешь в пекарне, деньги получаешь, тепло тебе, сытно". То, что тепло, горячо, это правда. А, то, что сытно? Куда там. Герр Шварц, как и все бюргеры, очень прижимистый хозяин. Лишнего не даст.
Маня задумчиво смотрит в окно."Деньги кончаются. Помощи ждать не от кого. Но, жить дальше надо. Противный сосед всё время пристает, предлагает "помочь". Что делать?"
Давид больше не мог видеть, как болеют и голодают другие военнопленные. Он стал думать, как он может им помочь. Решение пришло само собой. Опять таки, благодаря хозяйской скаредности. Герр Шварц давно не менял оборудование пекарни. Печи старые, столы с трещинами, обветшалые стены. Давид стал собирать муку, которая высыпалась через небольшие трещины на пол. Потом подстелил что-то на подобие поддона. Если постараться, каждый вечер можно было насобирать муки на небольшую буханку хлеба.
Маня всегда была очень деятельной натурой. Вот и сейчас она не сидела сложа руки. Подрабатывала, как могла. Пошла на призывной пункт. Там ей сообщили, что Давид жив, но, он в плену в Германии. Там же она встретила еще несколько молодых женщин, уже овдовевших или ничего не знавших о судьбе своих мужей. У многих из них тоже были малые дети. Маня стала часто приходить на призывной пункт. Она решила составить список приходящих туда женщин. Постепенно список разрастался. Маня каллиграфическим почерком вносила все больше подробностей о каждой женщине, ее муже и детях.
С этим списком пунктуальная Маня ходила из одной конторы в другую и просила о материальной помощи. Когда это ни к чему не привело, Маня решилась на крайнюю меру.
Давид продолжал работать в пекарне. Работал как всегда: не за страх, а за совесть. С наступлением темноты он уже мог, наконец, идти немного поспать перед ночной сменой в маленькой каморке под лестницей. Вместо этого он тихо одевался в старое пальто с хозяйского плеча. Надевал шапку, тоже бывшую хозяйскую. А, главное, не забывал завернуть что-то очень горячее и пахучее в старую, но чистую тряпицу. Вот этот дорогой предмет – свежевыпеченную буханку хлеба – он нес, прижимая к груди, спрятав за пазуху, через весь город.
Маня решила написать письмо-прошение самому царю! Что ж, ей не было стыдно за свое письмо. Окончив шесть классов гимназии, Маня считалась достаточно образованной женщиной. Закончив писать письмо Николаю Второму, Маня призадумалась. Будет ли с этого толк? Но, сказано – сделано. Письмо ушло в Санкт-Петербург. Шел 1915-й год...
Давид старается незамеченным проникнуть во внутреннюю часть двора, где содержат военнопленных. Вот он уже подходит к мрачному зданию, которое стало тюрьмой для многих российских солдат. Отсчитывает окна с левого края. Ему нужно седьмое окно. Там его ждут. Давид легонько стучит по грязному стеклу. Через несколько мгновений окно приоткрывается и худая рука высовывается наружу. Давид бережно, как ребенка, передает завернутую буханку. Еще мгновение, и та же рука отдает ему еще теплую тряпку. Еле слышное, как шелест ветра: "Спасибо, браток." Давид, внутренне ликуя, забыв о ране в ноге и усталости, быстро возвращается в тесную каморку под лестницей.
Время тянулось медленно. Прошло еще несколько месяцев. Маня приходила на призывной пункт, как на работу. К ее визитам уже привыкли. В тот знаменательный день служащий дрожащими руками передал на имя Мани Тайбер казенный конверт с царской печатью. Маня, затаив дыхание, открыла конверт. Медленно, бесшумно шевеля губами, прочитала письмо. Непрошенные слезы текли по щекам. Государь издал указ, повелевавший женам веннопленных и вдовам из Маниного списка выделить денежное пособие. Казначей поцеловал смущенной Манечке ее натруженную руку.
Не все военнопленные были благодарны Давиду. Нашелся и такой, который, не брезгуя Давидовой буханкой, все же как-то доложил герру Шварцу; голь на выдумку хитра.
Когда хозяин подозвал Давида к себе, тот сразу почувствовал что-то неладное. Они прекрасно понимали друг друга, ведь немецкий и идиш имеют общие корни. Герр Шварц исподлобья посмотрел на Давида, потом, вроде, нехотя, спросил:
"Давид, это правда, что ты у меня воруешь хлеб?"
" Нет, герр Шварц, не ворую", уверенно ответил Давид, хотя у него всё оборвалось внутри.
"Нет, воруешь", устало настаивал бюргер. Тогда Давид решил все рассказать по-порядку. И про высыпающуюся муку, и про буханку хлеба для голодных военнопленных.
Герр Шварц долго сидел молча. Давид обреченно ждал своей участи. Мысленно он уже прощался со своей красавицей Манечкой и маленьким Абрашей.
Наконец, хозяин поднял на Давида свои тяжелые веки. "С завтрашнего дня будешь носить своим по две буханки хлеба."
Давид пробыл в немецком плену почти пять лет. Лишь в 1920 году, через два года после окончания Империалистичекой войны, его обменяли на пленного немецкого солдата. Герр Шварц с сожалением расставался со своим работником-евреем. За годы работы в пекарне Давид накопил немного денег. На них он купил себе приличную одежду, подарки родным. Собралось три чемодана вещей. На таможне не хотели его с ними пропускать. Тогда другие бывшие военнопленные заступилисьза него: "Давидка нас от голодной смерти спасал." Они взяли по одному его чемодану и, таким образом, все пропустили.
Давид возвращался домой со смешанными чувствами любви, ревности, тревоги, страха и тоски за своих.
Вот уже поезд с бывшими военнопленными подъезжает к станции Райгородок, что на Житомирщине. У Давида замирает сердце. Встретит ли его Манечка с сыночком? Не забыла ли она его за эти долгие пять лет?
Поезд останавливается. Взволнованные мужчины нервно хватают свои пожитки и протискиваются к выходу. Давид внешне спокоен. Глядя на его статную фигуру, приличный костюм, модную широкополую шляпу никто и не догадывался о мучительных годах ожидания обмена, непосильного труда, беспробудной тоски.
Давид медленно спускается с поезда. На перроне – толпы людей. Сначала он никого не узнает. Сердце учащенно бьется. В глазах – туман.
"Давид, Давид, мы здесь!" Его действительно позвали или ему показалось?
Маня сразу узнала своего Давида. Сердце наполнилось гордостью и счастьем. Он вернулся! За день до этого Маня посоветовала женщинам привести себя и детей в порядок. Нельзя ударить лицом в грязь. Ведь жены немного постарели за эти долгие годы ожидания, а дети – выросли. Манечка предложила женщинам стать впереди, а детей поставить позади себя. Пусть мужья узнают сами, без подсказки, где чей ребенок.
Давид Увидел Маню. Да-да, это могла быть только она. Высокая, все еще стройная, с радостной улыбкой на красивом лице. Похрамывая, он поспешил к ней. Остальные мужчины подошли к своим женам. Что тогда началось! Все смеялись, плакали, кричали. Потом жены предложили мужьям найти своих детей. Давид поднял семилетнего Абрашу на руки. Высоко-высоко. Мальчик смеялся от восторга. С высоты поднятых отцовских рук он увидел весь перрон, много-много людей, цветов, чемоданов. Как хорошо, что он только это заметил, а не высмотрел вдали еще одну войну, более жестокую и кровавую, чем прежняя. Войну, которая поглотит его ,брата, мать с двумя сестрами. Войну, которая унесет жизни многих миллионов людей и покалечит еще больше судеб.
В Израиле, на Ашдодском кладбище стоит черный обелиск. На нем навечно вписаны имена погибших во время Второй Мировой войны. Клара, дочь Мани и Давида, единственная, кто уцелел из семьи Тайбер, склонилась в скорбном поклоне.
Вечная память погибшим...