На вязках в изоляторе, в смирительных рубашках,
Очередную белочку диалогами ловят в пурге:
Картонный врач, не в моготу, а ты по плач,
Черкес пластмассовый в котле,
Где у него маразмы в голове,
Рабочий ватный, как живот,
Такой квадратный и прямой.
Над мнимым телом изгаляясь,
С колючей проволокой вместо шарфа,
Цветочный пропеллер летит в никуда,
Другого прет, он залез в холодильник,
В то же время он душевно смрадной,
Как до предела забитый троллейбус.
В котле число дешевых фраз,
В своей игре он по уши завяз,
Знакомый образ за окном,
О чем молчит, круша тарелки головой,
Сосед по койке, хоть один наркот,
Он ждет, а вдруг кто принесет,
И вот уже несут, и он, как закричит,
Заткнитесь черти, хотя бы на приход,
Он глобус утопить хотел,
Но тот ругался и кряхтел,
О гля, опять та рожа за окном,
Вот такие деньки, перекумарочки,
В наблюдениях коллективного исцеления.
По коридорам солнца луч, я уезжаю,
После такого лечения,
Обновленный, для новых, для подвигов,
В начале пути, на дороге из желтого дома,
Я вижу частые следы, ыы, ыы,
Индейцев жадных до травы.
1997 г.