Улететь бы прочь от этих хищных фонарей.
С птичьей стаей вслед теплу умчаться,
Чтоб на мокрых улицах не дрогнуть до костей,
В темноте одной не возвращаться.
Только б не упасть... Проснулась сломанная кость...
Отчего ж снаружи так бесстрастна?
Говорят, слезами, что пролить не удалось,
Даже захлебнуться можно. Насмерть.
Снова, натянувшись, впился в шею поводок.
Да, тот самый, что из лунной нити.
Снова кто-то строго молвит: «Жить – твой рабский долг»,
И в улыбке скалится Хранитель.
...И опять сверкающее платье надевать,
И со сцены вновь объявят имя.
Вновь я буду перед залом трели расточать,
Уносясь в беззвучье вслед за ними.
Вот бы крыльям звука обрести перо и плоть,
Развернуться за спиной со свистом
Воплощением мечты действительность вспороть,
Затопить рутину льдом огнистым.
Вот бы мне не думать, не мечтать, не выбирать,
Не стараться не казаться жалкой,
По ночам в бреду не биться, никого не звать...
Голос и стихи – швырнуть на свалку...
Я молюсь о том, чтоб этой ночью выпал снег.
Опуститься, лечь – пусть заметает!
Остужает боль усталых глаз, опухших век...
На лице и на руках не тает!..
Улететь бы прочь от этих свор бездомных псов,
Тусклых фонарей и зим бесснежных
И навек забыться у далеких берегов
Под Его крылом седым и нежным.