1. * * *
На берегу неба
за поворотом скал
город присел нелепо
словно чуть-чуть устал…
Ветер играет ливнем,
гром испугал зонты…
Я попрошу: - Beliеve me,
и промолчишь ты…
На облаках моря
трапом лежит пирс,
старенький санаторий -
сотня ступеней вниз
или сто пять где-то,
чтобы песок к спине…
Я попрошу: - Forget it,
ты не ответишь мне…
2. Ненаписанное письмо.
Опять не знаю, что Вам написать,
смотрю, теряясь, в белый лист бумаги,
а память чертит из подробностей зигзаги,
и не прибавить слова к ним, и не отнять…
Вы понимаете, что я – не идеал,
иду по жизни, как на шпильках через гравий,
листаю мысленно десятки фотографий
и отражаюсь криво в глубине зеркал…
Мне показалось, я сейчас пишу стихи,
чуть отвлекаясь от того, что давит плечи,
катрен ложится, угловат и искалечен,
а на бумаге снова - строчки чепухи…
Ушел в отгулы недовольный мной Пегас,
унес с собою все желанья и подстрочник.
Набор деталей, факты многоточий
я расскажу сама, когда увижу Вас…
Похоже, спать пора – опять манит кровать,
рябит в глазах и, окружая, давят стены,
несусь навстречу парадоксам и Вселенным,
так и не зная всё же, что Вам написать…
3. * * *
привыкай теперь – меня как будто не было –
пропаду в толпе, как поворот спины,
не реально, чтобы кто-то что-то требовал,
ни к чему опять сознание вины…
пусть растает снег, плеснув под небо лужицы,
пусть наступит опоздавший выходной,
поцелуй воздушный, голова закружится –
только пусть всё это будет не со мной…
не при мне, пускай, звезда по небу движется,
не по нам, зажмурясь выстрелит Амур,
между Аз и Буки растерялась Ижица,
не уладив разногласия культур…
раздели себя – и вот тебе гипербола –
повстречаться в центре, вроде бы, должны,
но меня, признаюсь честно, здесь и не было
или ты не вхож в мои цветные сны…
4. * * *
для себя уясню твердо –
не заменит ксилит халву,
то что было, увы, стерто –
посылаю тебя к черту,
хоть себя
на клочки
рву…
поминать и мечтать – пустое,
возникая из темноты,
оказалось, что мне не стоит,
добиваясь внутри покоя,
разрывать
себя
на бинты…
заучила уже, хватит,
эту нашу с тобой главу,
было важно – теперь не катит,
и, конечно, совсем некстати
я, себя
оборвав,
реву…
5. * * *
В стихах утопая привычкой опять,
к весне добавляя штрих,
не знаю зачем, начинаю мечтать
про дождь один на двоих,
чтоб вдруг с головы и до ног окатил,
отмыв изнутри никотин,
плеснул вдохновения, мудрости, сил
тот дождь, на двоих один -
и, вроде, уже нахлебались сполна,
но надо решиться всё ж –
весна наступила, она влюблена
в идущий для нас дождь…
6. * * *
Симпатия первого взгляда
ложится случайно/спонтанно
в сырую траву звездопадом,
ударив по нервам фонтаном
желаемых втайне историй,
чтоб только отдаться движенью,
дождями гармонии вторить
и в каплях ловить отраженье
того, кто окажется рядом,
с кем лишним считается третий –
так просто почувствовать взглядом
тебя на огромной планете…
7. Если.
Если
капель мартом плеснет под ноги
буду кораблик легкий пускать по лужам,
ради тебя жертвовать буду многим –
если
сейчас
ты мне такой нужен.
Если
вокруг выйдет трава салатом
кошкой апрель буду орать крышам,
брошу курить или сорить матом –
если
с тобой
можно взлететь выше.
Если
дожди май разольют синью
день начинать стану твоим вздохом,
медом размажусь, буду горчить полынью –
если
весной
мне без тебя плохо.
8. Пустота.
Заменяя эмоции словом,
в высоту постоянно расту –
не хочу позволять себе снова
пустоту, пустоту,
пустоту,
не затихну морзянками раций,
поглощая отравы настой
я не буду уже упиваться
пустотой, пустотой,
пустотой…
Но крушение терпит харизма –
обыграла меня по вистам,
прикрываясь обычным цинизмом,
пустота, пустота,
пустота,
что бы ни было – все утрясется
и останется на высоте
ореолом застывшего солнца
в пустоте, в пустоте,
в пустоте…
9. * * *
Смеяться будешь или нет –
хитросплетенный лабиринт
найдет и тупики Джульетт,
и автобаны Маргарит;
заметка впишется в тетрадь,
отщелкнет фотоаппарат –
я не люблю сервировать
не мной нарезанный салат,
пытаюсь с чистого листа
не лезть козою в огород,
не ставить целью пьедестал,
смеясь идти на эшафот,
под перестуки кастаньет
не замечать вокруг бардак,
забыть, что правды, в общем, нет,
испепелившись в роли д’Арк;
опять использовать трамплин –
и смаковать паленый кадр
по переулкам Мессалин,
в апартаментах Клеопатр…
10. Не скажу.
Умея писать и себя зарифмовывать строчкой,
играться словами, добавив акцент падежу,
я так же, как раньше, в своей навсегда одиночке,
и то, что мне хочется, вслух никому не скажу.
А радостей мало, да впрочем, и те отгорели –
не часто выходит промолвить глазами ”Bonjour”,
скользнув поцелуем уже очутиться в постели,
сплетая телами простых удовольствий ажур.
Песочное время течет через суть разговора,
фонарь, возбуждаясь, ласкает огнем витражи,
устав светофорить, зевает мигалками город –
ему в это время прописан постельный режим.
Я буду мечтать, вуалируя жесть перламутром,
плевать, если даже напомню местами ханжу.
Просыпалась ночь через сито крупицами утра –
я то, что хотелось, опять никому не скажу.
11. Восток.
Живем и почти азиаты
в нейтральной своей полосе,
мы вычуры вязи горбатой
кириллицей давим в офсет.
Крестились огнем и мечами,
вкусили империй объем,
за разных времен ильичами
шагаем арабским конём
к излишкам тупых нуворишей
в лепнине раскрашенных гирь.
Историю снова напишем,
сосватав китайцам Сибирь,
споив ненароком иванов,
смакуя гашиш и шербет,
подарим подход к океанам
в десятки каких-нибудь лет.
Насыплется время горохом
в привычку читать между строк –
Восток - это, в общем, не плохо,
когда он и правда Восток…
12. * * *
Замешкалось утро в оконном проеме картинно,
наверное, ждет, чтоб его персонально позвали;
на каждую Азбуку – целый набор буратино,
а каждому умнику – планки цензур и моралей.
Стесняется солнце, из туч показаться не хочет,
размажется день бутербродами липкого джема;
не хватит тепла, чтобы всех отогреть тамагочи,
терпение лопнет – искать постоянно экстремум.
Огнем отзовется лопатка на выстрелы в спину,
вскипят на асфальте внезапно разлитые лужи,
поднимут на бунт овощную толпу чиполлины,
чтоб с личною выгодой снова ее отутюжить.
Старается вечер оставить себе послевкусье,
намеренно влаги плеснув из рыдающей фляжки;
не каждый сумеет наследника взять из капусты,
обычная практика – почтою ждать чебурашки.
Имеющий уши все то, что захочет, услышит,
имеющий совесть забыть не решится, быть может,
не честно кидать на идеи своих кибальчишей,
и подло потом откупаться от этого тоже.
13. * * *
Переступить приличия.
Не приходя в сознание,
отдать сбереженья личные
по векселю обещания...
Переступить колкости.
Печатать слова липкие
своей пролетевшей молодости,
запомнившейся ошибками...
Переступить личности.
Бросить к ногам внутренность,
выращенную в тепличности
счастья синюшных куриц...
Переступить принципы.
Может быть, распогодится -
окружена принцами,
а что-то опять не сходится...
14. * * *
Я выплываю, и с первым вдохом
вынырнут ловко наверх каяки –
это рядом со мною эпохи
чертят вокруг водяные знаки.
Грусть развлекает, но где в ней смысл?
Небо подернуто ультрамарином,
Каббала – магия строгих чисел,
деньги мои – в распоряжении джинна.
Пахнет асфальтом, столицей, туманом –
глупо забить это всё в сигарету.
Снова жара онемеет спонтанно –
Что тут обсудишь, не зная, где ты?
Жалко. А впрочем, мы зря закисли,
слепо теряемся в поисках пробы –
мир возникает усилием мысли,
хвост пожирая, родиться чтобы.
15. * * *
Я, бывает, веду себя словно капризная баба,
не желаю орлянкой маршрут выбирать по душе,
и не выпало роскоши мне быть ни глупой, ни слабой,
и еще что-нибудь, как положено, вроде, уже.
Я мечтаю начать все с начала, сдвигая лимиты,
и любить, не нарадуясь, вплоть до доски гробовой -
вот, ищу по дорогам тебя до мозолей набитых,
и еще что-нибудь, как положено – было б кого.
Я построила мир, моделируя время и звезды,
выжигая паяльником точки своих микросхем –
ты придуман не мной, но моим окружением создан,
и еще что-нибудь, как положено, только зачем?
Я хожу по асфальту в горошек от брошенных жвачек,
ретуширую плесень намотанных плотно клише,
а в ломбард отношу, что имею, в обмен на удачу,
чтоб еще что-нибудь, как положено, было уже.
16. Брату.
Это дорога –
не важно ты вверх или вниз –
сам для себя выбираешь приемлемый вектор –
или прорваться сквозь медные трубы и пекло,
или сорваться, ступив на опасный карниз.
Это награда –
не важно ты рад или нет –
без предисловия просто случится однажды –
чистый листок превратится в журавлик бумажный,
или приложится дулом к виску пистолет.
Это твой выбор –
так важно, что именно твой,
не чужеродною вновь ощущать себя частью,
счастье – не суть, а движение к этому счастью
или кому-то товар в накладной грузовой.
Это так надо –
и важно, что именно так,
материальны любые слова и идеи –
либо поймешь, для чего в этом мире содеян,
либо – ты только жующий и гадящий брак.
Это дорога –
подумай, ты вверх или вниз –
выбери сам тот единственно-правильный вектор –
чтобы прорваться сквозь медные трубы и пекло,
чтобы понять самому, что важней тебе из…
17. * * *
Я не открою дверь, сказав тебе: - Входи,
я трубку не сниму, промолвив: - Созвонимся.
По радио опять Ванесса Паради,
и сколько ни крути, не заиграет Кримсон.
Не каждому идет тускнеющий гламур,
и редко по плечу Спокойствие и Воля.
Условный интеллект для дураков и дур
условен потому, что изначально болен.
Не будет панацей – задушит дерматин,
нас не спасет уже ни чудо, ни икона.
Я не открою дверь, не приглашу войти,
и вырву из розетки провод телефона.
18. * * *
Я сумею в одно зеркало
бесконечность пустить вторым,
разрушая остов тюрьмы,
что безвольно года тренькала.
Разберусь. И в любом случае
мне на всё про всё хватит сил.
Не везёт – не живи ссученым.
Повезло, если битым был.
Бесконечен в кольце Мёбиус.
Не бывает один «Вход».
Не пустив кулаки в ход,
на поверхность свою выберусь,
оглянусь: - А вокруг здорово!
Зайчик солнечный засверкал,
бесконечно делясь поровну
в отражениях двух зеркал.
19. Резюмируя.
Мир производит впечатленье плоского
пространства перекрестков разных вер.
Уйти ракетой – в духе Циолковского,
зависнуть шаром – братьев Монгольфьер.
Насквозь увидеть всё, осмыслить заново
дорог узор сквозь лабиринты стен,
стремленье ехать – братьев Черепановых
и к сути лезть дотошно, как Рентген.
Бывала зеброй черная и белая
дорога, хоть конец из двух один –
и гибну честно подвигом Гастелло я,
горю бездарно, словно Цеппелин.
20. Тридцать девять.
Опять рубежи ставлю,
ломлюсь на флажки тупо,
возглавлю свою травлю,
приму и метлу, и ступу.
Все глубже во мне осень
прочертит морщин вешки.
Вчера еще – тридцать восемь,
сегодня – нельзя мешкать.
Путем, как всегда, окольным
сложились в пасьянс масти.
Все чаще почти не больно,
и многое жаль - отчасти…