(Три не вполне усвоенных урока)
1.
Словно роза из навоза,
из простого батрака
председателем колхоза
стал мой дедушка Лука.
Не речистый, не плечистый,
сеял в срок и в срок сдавал.
О вредителях-троцкистах
с возмущением читал.
Жил-служил не за награды,
не карабкался в верха.
Прискакал в район за правдой,
когда взяли пастуха:
«Вы его, мол, отпустите,
мол, за что ему расстрел?
Никакой он не вредитель!
Это — я не досмотрел...»
Дед был на год старше века,
прожил 38 лет.
Спас от смерти человека
и узнал, что правды нет.
Уводили под конвоем,
срезав пуговицы с брюк.
Дали свидеться с женою,
до «колючки» сделав крюк.
Врал жене: «Ошибка где-то!
Не держи, Явдоха, зла...»
В сентябре не стало деда.
Мама в первый класс пошла.
2.
Мой отец, при карабине,
при патронах боевых,
до утра сидел в машине,
как и тысячи других,
рядовых, двадцатилетних —
тех, которыми сильна
наша лучшая на свете
пролетарская страна...
Он не знает и поныне
(узнавать не захотел):
за кого сидел в машине?
супротив кого сидел?
Их подняли по тревоге —
всю спортроту МВД.
Падал снег, и мёрзли ноги,
и хотелось по нужде.
Мысли вяло возникали,
за бортом редела мгла.
Три обоймы намекали
на серьёзные дела.
Жал сапог, обутый в спешке,
жали складки под ремнём...
Не понадобились пешки:
кто-то сделал ход конём.
В семь утра, как все, в каптёрке
папа три обоймы сдал.
На кремлёвские разборки,
слава Богу, не попал.
Длился год полсотни третий —
двадцать третий для отца.
Маму он ещё не встретил.
Я ещё не родился.
3.
И опять кончалось лето
(91-й год).
И опять решалось где-то,
кто куда нас поведёт.
Пробивались сквозь балеты
обращения к стране.
В клочья рвались партбилеты
и кукожились в огне.
Снова что-то в новом зале
затевалось на века.
Нас опять куда-то звали,
и опять — с броневика.
В боевой кипучей буче
вырастал вопрос ребром:
«Где ты был во время путча?»
Дома.
Я люблю свой дом.
Я наклеивал обои.
Красной книжицы не рвал.
До сих пор она со мною,
чтобы я не забывал,
как в партийное болото
с молодым восторгом лез,
как позировал для фото
на билет КПСС...
Кто познает, тот не судит.
Вот живу и познаю
краткий курс обычных судеб:
папы, дедушки, свою.