Миссия невыполнима.
(рождественский очерк)
Утро было непривычно для нынешней осени и начала зимы морозное. На улице - минус 10 градусов по Цельсию. Ветер подсушил и подмёл покрывшиеся ледком московские дороги. Идти по ним было скользко и трудно. Чтобы устоять, приходилось мелко перебирать ногами и сутулится. Спеша на работу, люди стягивались к подземному переходу, спускались в него. Поток в подземном переходе становился плотнее. У лестницы наверх образовалась толпа. Движение замедлилось. Каждый чувствовал локоть, спину или грудь рядом стоящего или передвигающегося человека. Я вспомнил, что в японских метро существуют вагоны только для женщин. Женщины в таких вагонах как бы избавлены от «случайных» неприятных им прикосновений мужчин. А прикосновения других женщин? Японки к ним безразличны или они для них приятны? Смешно.
За размышлениями я не заметил, как очутился наверху лестницы. Пройдя турникет, я очутился в метро на открытой платформе станции «Выхино». «Вы – хина, я – хина», - зацокала мелодия. На платформе было много народу, но станция эта - конечная, и у всякого желающего и терпеливого была возможность, пропустив один-два поезда, войти в третий и приземлиться на свободное место. Я поступил также. Когда поезд тронулся, я осмотрелся. Все сидячие места были, естественно, заняты. Проходы в салоне были заполнены наполовину. Люди толпились у дверей и в середине салона. На стекло двери вагона был наклеен плакатик, с которого на всех смотрели удовлетворённые лица Путина и Фрадкова.
Колеса вагона мерно и мирно стучали, навевая сон. Напротив меня сидели трое плотных и крепких мужчин. Было заметно, что они не были знакомы. Но! У каждого были коричневые ботинки, темные куртки, на головах были обтягивающие вязанные шапочки, красно-чёрно-зелёные шарфы. У всех троих глаза были прикрыты. Стандарт. Рабочий стандарт России. Они могли бы по виду напоминать защитников Отечества Алёшу Поповича, Добрыню Никитича, Илью Муромца, если бы на стекле за их спинами не красовалась надпись «Уважаемые пассажиры уступайте места …», а рядом с ними не стояли пожилые и даже престарелые их соотечественники; присыпанные сединой ветераны труда, вынужденные для пополнения семейных бюджетов ежедневно мотаться «за тридевять земель» на работу в коллективах, к которым они прикипели и которые терпеливо за неимением молодого пополнения к ним относились. Кому и где они ещё нужны?
В вагоне ехали лица разных национальностей и цветов (и белые, и жёлтые, и даже чёрные), но все эти лица были какого-то одинаково серого оттенка и одинаково спокойно-скучные. Эти люди знали, куда они едут, что будут делать не только в предстоящие несколько часов, но и вечером, по возвращении из поездки. Далеко их знания на своих действия не распространялись, да и знать это было бессмысленно из-за непредсказуемости всего, происходящего в России. Однако ближайшую неделю жизнь шла по их собственному плану, но в рыночных условиях существования заводов, институтов, правовых и бандитских структур и прочая и прочая. Эти внешние условия могли изменить их материальную обстановку (инфраструктуру, как говорят экономисты), но не влияли на их внутреннее состояние, главным качеством которого было врождённое умение приспосабливаться.
Если вначале было Слово, как сказано в Библии, то этим словом, несомненно, было слово «ПРИСПОСАБЛИВАЙСЯ». Такое вот неудобоваримое, некрасивое, плохо звучащее слово, но обозначающее необходимое для выживания качество всех видов живых и не живых существ на Земле, независимо от того, кто создал эти виды существ – Бог (в церковном его понимании), Космос или Случай.
В вагон вкатилась коляска. В коляске сидел габаритный парень в куртке и шортах защитного цвета. Из шорт выглядывали вместо ног две обрубленные у колен розоватые культяпки. Коляску везла, вернее, продавливала между стоящими пассажирами, молчаливая женщина в кожаной куртке, голова её была повязана платком. Коляска постоянно утыкалась и упиралась в кого-то. Люди так же молча теснились, пропуская коляску с инвалидом и женщину. Калека иногда проговаривал негромко: «Помогите … на протезы». Подаяния падали в шапку редко, люди в большинстве читали, отворачивались или были задумчивы, не замечая или предпочитая не замечать калеку. Вряд ли они были равнодушны к беде человека, но происходящее было им привычно, они видели подобное почти ежедневно. Многие были уверены, что подаяния не пойдут на протезы, а будут потрачены на что-то другое и возможно не теми людьми, которые эти подаяния просят.
Коляска выехала из вагона и в него ввалилась масса людей. Люди давили друг на друга. Слышалось недовольство и сдержанный ропот пассажиров. Высокая девица в наушниках вскрикнула: «Б…дь!». Лицо её не выражало никакого смущения. Она слушала музыку и одновременно читала какую-то книгу. Скорее всего, она была студенткой. И дальше при жёстких, но не кровопролитных, перестроениях толпы девица издавала тот же вопль. Раздавленная массой, ощущая эту массу телом, в своих эмоциях она эту массу не замечала, возможно, сознательно, возможно, уже по привычке. Впрочем, окружающие люди, её вопли, казалось, тоже не замечали. Поезд шёл, останавливался, люди входили и выходили. Давка и толкотня не исчезали.
- «Таганская!». Переход на «Марксистскую» …, - прозвучал глас диктора.
На станции «Таганская» часть пассажиров вагона буквально вывалилась из него.
В вагон, опережая желающую ввалиться новую толпу, прошмыгнула маленькая опрятная женщина в брючках и коротеньком пальтишке, протиснулась к ближайшему освободившемуся сидению, вскарабкалась на него, встала и схватилась за поручень, который оказался на уровне её шапочки. Когда поезд тронулся, она сверху оглядела вагон и громко запела:
«Вот, умру я, умру я,
похоронят меня
и никто не узнает,
где могилка моя.
На мою, на могилку,
знать, никто не придёт.
Только раннею весною
соловей пропоёт».
Кто, как бы не воспринял эту женщину, наблюдать без улыбки за её действиями было нельзя. У неё явно отсутствовали вокальный данные, но ритм она чувствовала хорошо, и голос у неё был звонкий и чёткий. Пропев два куплета, она победно оглядывала вагон, делала глубокий вздох и начинала петь те же два куплета. Она не просила милостыню, а совершала какую-то, ей одной известную миссию. Вновь входящие заинтересовано наблюдали за ней. Но, прослушав два-три раза её пение, теряли к ней интерес и равнодушно углублялись в собственные мысли, а некоторые - начинали хмуриться и на их лицах проступали признаки беспокойства.
Куда, зачем, думал я, ездят все эти люди? Что за миссию выполняет каждый из них и что будет результатом, итогом их поездок, их жизни?
Поезд метро доехал до моей станции, я вышел. Я был опустошен. Грусть и тоска надвигались на меня. Вслед мне с бестолковой настойчивостью неслось, как с заевшей пластинки:
«… и никто не узнает …».
Праздник Рождество Христово приближался.
Пора было собирать камни.
25.12.2006г.
* * *