ФРАГМЕНТЫ 1-5 см. здесь:
http://www.stihi.ru/2006/06/02-216
______________________________________________________
ФРАГМЕНТ ШЕСТОЙ
ЭСХАТОЛОГИЯ И АПОЛОГИЯ ПРИНЦИПА
ЭСХАТОЛОГИЯ
-1-
когда-нибудь мы умрём
понадобится всего-то около двухсот тысяч лет
чтобы окончательно стереть все
даже мельчайшие следы человеческого пребывания
отвоевав этот мир
и уничтожив последние метастазы цивилизации
природа залечит свои раны
и ничто уже не будет напоминать
о великой войне между бессмертным и смертным разумом
кто мы
куда мы
зачем мы
когда-нибудь природа умрёт
понадобится совсем небольшой срок
пока свет не закуклится в раковине тьмы
не вернётся в её влагу и превращаясь в точку
не имеющую ни времени ни пространства
не успокоится в колодце безначального хаоса
где нет не было и не может быть страниц
на которых бы сохранялись сведенья
о величайшей войне
между вечным забвением и бессмертной памятью
кто он
куда он
зачем он
-2-
листья в лечо заката закатав до зимы
заливное в заливе цвета прелой хурмы
кашеварят моллюски что средь млечных путей
разместили тотемы царства стрел и зверей
там где демон и муза образуют прилив
где рождаются грозы средь невиданных нив
пишут летопись волны среди волн схоронив
от былого былое от мотива мотив
из пространства в пространство из исхода в исход
вещий голос выводит за народом народ
бьётся с разумом вечность как самум-сарацин
и бессильная память гибнет в толще гардин
АПОЛОГИЯ ПРИНЦИПА
-1-
почему он выбрал цикуту?
- это был не его выбор…
а чей же?
- Афин…
разве не мог он бежать?
- без внутренней - внешняя свобода бессмысленна…
от чего же был он несвободен?
- от того, что сотворил…
-2-
постой…
ты говорил, что, если принцип справедлив,
он справедлив для всего.
- если это принцип…
допустим, некий демиург сотворил нас,
значит ли это, что и он несвободен?
- а разве отсутствие выбора не есть цена бессмертия?..
но ведь принявший цикуту умер!
- ты уверен?..
да… почему нет?
- а с кем ты тогда беседуешь?..
-3-
что же тогда бессмертие?
- возможно, наказание за сотворённое…
стремление к наказанию… зачем?
- иное грозит одиночеством…
но, если наказание превратилось в ад, что мешает демиургу
освободиться от нас?
- нравственная воля…
положим… а нам от него?
- нравственное повеление…
в чём же разница?
- первое порождает надежду… на смерть
второе – веру… в бессмертие
-4-
ты хочешь сказать, что наш мир – самоубийство бога?
- если у жизни нет другой цели…
с каждой смертью он умирает в нас, а мы, умирая,
каждой сущностью живём в нём?
- если не отказались…
мы действительно подобны… страдаем, желая лишь того,
чего лишены.
- если желаем…
но как тогда в одном примиряется противоположное –
бессмертье и смерть?
- возможно…через любовь…
но и она обречена на страдание.
- если не научиться иному…
какое хрупкое равновесие… это и есть основа гармонии?
- если устраивает…
а если нет?..
- значит, должно мыслиться и иное…
ФРАГМЕНТ СЕДЬМОЙ
РЕТРОСПЕКТИВА И ПЕРСПЕКТИВА
РЕТРОСПЕКТИВА
-1-
В мире теней и абстракций
реальность как пища сознанья
творится одним лишь словом
на месте усопших цивилизаций,
и сроки хранения этого яства,
подобно любви,
лишены постоянства.
-2-
«В течение девяти дней люди не различали
лиц друг друга…
Тени исчезли.
Солнце проглядывало сквозь черные облака
подобно луне»
пусть вулкан на каллисти взорвёт эту твердь
столб огня пусть подымет и пепел и смерть
пусть кошмарная тьма да отъемлет твой сон
десять казней на горе тебе фараон
путь поглотит в беспамятстве павшее ниц
камышовое море шестьсот колесниц
от алеф мне отмщенье до тав воздадим
мы из духа творящие плоть элохим
чтоб двенадцать камней в апельсиновый сад
превратили пустыню встречая закат
где иным суждено воевать племенам
где иным суждено кочевать временам
«В 29 год правления династии Шан
солнце померкло,
иней выступал по утрам.
Мороз ударил в шестом месяце года».
Вставала заря Исхода,
теснимая ветрами Египта и Вавилона,
сквозь пепел минойский, застивший время.
Творилась судьба народа -
в песке, где ничто не растёт,
Творец прорастал как семя.
Двенадцать колен под горою бога
уже открывали дверь,
не ведая толком ещё задачи,
к западной части Храма
в суетное «теперь»
к бесчисленным стенам плача.
-3-
Возлежа на корове, Светило
насылало на нас миражи
и над шилом Хеопса парило,
словно точка над аглицкой «и».
Миражи - их крестили любовью,
их ловили сердца налету,
и глаза прозревали по… совьи,
то есть слепли совсем на свету.
Их ценил кенигсбергский отшельник,
их афинский гимнаст постигал,
их охаживал франкфуртский веник,
им пожертвовал сына Дедал.
Если б только Дедал - если б только...
где маршруты волхвов пролегли,
тонет в стоге вселенной иголка -
луч родительский с точкой Земли.
ПЕРСПЕКТИВА
-1-
Семь язв, семь ангелов, семь чаш,
горят в проекции Египта.
Вне всех времён - камней коллаж,
где миф, как запах эвкалипта,
развеялся среди людей,
и путь свой начал Моисей.
Творят мистерию песка
ветра над храмами Изиды.
В века возносится тоска,
закованная в пирамиды.
И память множества могил
несёт окровавлЕнный Нил.
Останется язык камней,
где Слово стало Трисмегистом.
Средь птиц последних и зверей
самум сражается с Египтом.
Сожгут и жизнь, и ложь, и блажь -
семь язв, семь ангелов, семь чаш.
-2-
Вино разбавлено тоской
синайских танцев-суховеев,
морская бездна за спиной
двенадцати колен евреев.
Две эры длящийся исход,
неисчислимы дни и судьи:
пусть богоизбранный народ -
богоотверженные судьбы.
Две эры миф непобедим,
в песках две эры длится битва –
зачем ведёте, Элохим,
стезёю плачей и молитвы?!
Пути - клубок чугунных пут,
левиты мужествуют ветер,
но не кончается маршрут
ни у Фасги, ни в Назарете...
-3-
Здесь средоточие пророчеств -
мерцают в цитадели мрака,
оцепенев от одиночеств,
двенадцать низок Зодиака.
Не в силах бестии с тиары
стихий и бездн Владыки Света
покинуть звездный бестиарий
через стеклянный свод рассвета.
Но в час огня и власти Слова
двенадцать выпущенных джиннов
ворвутся вспышкою Сверхновой
в миры потомков красной глины.
И, вывернув чулок пространства,
по вечным правилам сатуры
Господь для нового мытарства
расставит на доске фигуры.
ФРАГМЕНТ ВОСЬМОЙ
ГНОСЕОЛОГИЯ «Я» И «ВНЕ Я»
1. Любой видимый объект - ложь - хотя бы в силу того, что за время, которое
проходит от брошенного взгляда до осмысления увиденного, реальность
многократно успевает пережить свою смерть и наступившие изменения
становятся необратимыми. Если быть точнее, всё случается ещё раньше – свет,
несущий информацию, не успевает достичь глаза, а безвозвратность уже царствует.
Ахиллесу не дано догнать черепаху. Невозможно одновременно описать частицу
и её координату. Материю и мимолётность. Мерцающую на морозе мысль
и входящее в пике событие. Чувство любви и обожжённую болью женщину,
к которой относилось это чувство ещё мгновение назад. Апория непреодолима.
Благодарю вас господа Зенон и Гейзенберг.
и не к чему былое в думах
агат расколот
тишина крадётся алчно словно пума
реальность смысла лишена
вид сверху - дым да валуны
не то что яда нет – слюны
мелькнёт на вдохе вдоль стены
в затмение летучей мышью
вслед за душой душа над крышей
на воронёный ствол луны
что в глаз нацелен кем-то свыше
и явь лишь быль и быль не новь
и кровь вчерашняя не кровь
и в горстке брошенных монет
не вспыхнет канувших комет
когда-то отражённый свет
2. Мысли, сердце, плоть откликаются на то, что давно кануло за горизонт,
придавая привкус горечи даже самым сладким чувствам. Сознанию открывается
пантеон усопших мгновений, место прописки которых – вечность, где нет ни
времени, ни пространства, где всё уже было, даже если ещё не случилось.
Только совокупность воспоминаний длит действие, называемое вселенной. Только
памятью прирастает жизнь. Только память - суть природа всякого «я» - наделяет
сущее неуничтожимым смыслом, делая допустимым пребывание мироздания «вне я»,
вне Творца - или любого другого мироорганизующего принципа.
Раздвинешь шторы, выкушаешь водки,
раскуришь трубку, чтоб вишнёвый звон
кадил на все земные околотки
и в душу лез под плотный капюшон,
добавишь в чай душицу, бергамот ли –
неважно что, чтоб выйти в снегопад
на тракт любви, где вестовые вётлы
владимирскими вёрстами горят.
Гори-гори, звезда моих идиллий!..
Потом –
на круги, то есть на круги,
где, сам себе и странник, и Вергилий,
ты в бесприютном крошеве пурги,
где, помнится, метёт во все пределы,
и не хранимый родиной пиит
словесный скарб растратил, дабы тело
одеть однажды в дантовский гранит.
У Млечных врат (лет через икс) на марше,
поняв, быть может, «быть или не быть»,
ты ангелов, что падших, что не падших,
от душ людских не сможешь отличить,
чтоб вечно ждать средь «наших» и «ненаших» -
там вечно всё:
земная бирюза,
душа…
душица…
дальше…
дольше…
дальше…
не смог забыть…
забыть…
забыть бы…
за…
3. Память – это поиск и ожидание себя в графстве видимых объектов,
в «дне вчерашнем». Поиск и ожидание в «дне завтрашнем» – лишь желание. Первое –
застывшая вспышка, образующая реальное пространство собственного «я». Второе –
мнимое, иллюзия «я» в иллюзии «вне я». Счастье – когда оба пространства совпадают.
Мозг погружается в эйфорию, душа захлёбывается чувством лёгкости и полёта, ликуя
от осознания полноты бытия. Но как обманчиво ощущение этой свободы и
безграничности собственной силы! Как мимолётно и вероломно!
Спрятал страус заката свою голову-солнце,
соловьи соловеют, на душе венценосно,
в пластилиновой лодке лепо следовать слепо
за ванильные травы под вишнёвое небо.
Между летом и Летой, где нага, как античность,
осень хлынет однажды за печалью привычной,
пишет вальс васильковый на лугу к оперетте
легкомысленный эльф в лепестковом берете.
Во хмелю ли, во сне ли, словно шмель над аллеей,
я лечу в облаках и ничуть не старею.
Ни нужды, ни надежды, ни людской круговерти.
Я не изгнан ещё. Мне ещё не до смерти.
4. Новый виток событий, новый виток души – и всё возвращается на круги своя.
Мнимое и реальное впадают в очередное противоречие, где первое ежесекундно
разрушает второе, сея вокруг себя суету и страдания. Лава болезненных эмоций
обжигает сердце чувством беспомощности и бесплодности выстраданной
во что-либо веры. Последней над человеком куражится надежда - то притягивая
на ниточках, то отпуская от себя воздушные шарики несовместимых пространств.
Реальность обретает контуры ада, и только инстинкт самосохранения
пытается воспротивиться полному её разрушению, побуждая разум искать
всё новые и новые резоны для продолжения «я» в мире, а, значит, и мира
«вне я».
Благодарю вас, господа Шакьямуни и Шопенгауэр.
Сжимают горло междометья - ни выкрикнуть, ни продохнуть.
Когда любовь сильнее смерти, то жизнь утрачивает суть.
Не продохнуть! Семипудовый стучится пульсу в унисон
надрывный Хронос в кокон Слова,
дробя на ямбы свой пеон.
Препон не знавшая, ярится и мрачный требник теребит
пурга станичная в столице, Невой зажатая в гранит.
Пиит, отсель грозивший шведу, почил. Печаль его мертва.
Так наши жертвы и победы – увы,
лишь вешние ветра.
Прошла пора. Печать былого мы в мыслях с мыслями храним,
где вечно память наша вдова и вероломна, словно дым.
От зим не вырваться. Засовы. Да жмутся к окнам сизари…
А ты вернись на миг и снова
всю жизнь за миг проговори!
Приговори судьбу к потерям и обреки на ту же явь -
вне мира нет другого мира, какого бога ни восславь.
И правь – не правь, что есть, то будет:
любовь, разлука и пурга… А нет –
бредут сквозь Питер будни,
страшнее всякого врага.
5. Ощущение собственной уникальности и устойчивости разумных начал бытия
посредством памяти превращает тварный мир в отдельную от индивидуума цепочку
видимых и узнаваемых объектов, сопоставляя и противопоставляя таким образом
«себя» и «из себя». При этом мера подобия субъекта и объекта становится основой
и гармонии, и трагедии. Гармония находит своё разрешение через любовь
(все виды притяжений) и как следствие отказ от выбора. Трагедия – через
свободу (все виды отторжения) и необходимость сделать выбор, вплоть до
ответа на сакраментальный вопрос – «быть или не быть?». Это две стороны
всё той же медали - два пространства, реальное и мнимое.
Штрихует опиум тумана с налётом хвойного дурмана
маяк далёкий на молу, спинной хребет катамарана,
созвездий меркнущих золу, распятья сосен на холме…
Пишу «люблю», «умру» - в уме, и всё иное в этом роде –
голгофы смысл по погоде.
Взбивает бриз морскую пену,
сирены тянут кантилену, преобразуя звукоряд.
Яд грусти льётся от наяд,
настоянный на лунной яшме с листвой в воде из млечной башни.
Она горчит. Горчит листва. И, падчерица тьмы, сова
глотает души, что слова: «иных любить…»
Чтоб деревянная отмычка, реки обугленной верста,
открыла скейские уста героям звёздного холста
и Трое погубили Трою, судьба смыкается с судьбою,
где Бог с тобой есть смерть с тобою.
К чему им падшая Елена?
Казнить неверную, наверно…
Чего же стоила лЛюбовь?
Чего б не стоила лЛюбовь!
6. Отношение мнимого к реальному, подобно энтропии, есть мера вероятности
дальнейшего существования системы – «себя в мире» и, стало быть, «мира из себя».
Мнимое, накапливаясь, всё больше разрушает реальное. Трагедия – гармонию.
Гармония замкнута в границах собственного мироустройства. Трагедия – безгранична.
Любая замкнутая система, не будучи в состоянии пережить ни своё время,
ни своё пространство, - обречена. Творец и творец, Мир и мир, Память и
память не в силах сохранить себя там, где речь заходит о настоящем, прошедшем
и будущем - только в неизменности, называемой вечностью, где всё уже было,
даже если не произошло… где одно не вытекает из другого… где свобода
(возможность, модальность, выбор) абсолютна, а, следовательно,
абсолютна и трагедия.
Благодарю вас, господа Эсхил и Больцман.
и был свет
и обернулся свет любовью
и творила любовь чада свои
и каждому из них давала отчество своё
а время отнимало их одного за другим
и возревновала любовь ко времени
и обернулась болью невиданной
и открыла боль врата ненависти
и вошло зло в те врата
а иначе как во плоти не может быть зла
и познали плоть вкусившие яблоко
и поняли что подобно всему они - он и она
и сказали они друг другу - мой и моя а между любовь одна
и познание плоти суть познанием времени стало
а знание времени суть знание смерти
и убил каин авеля
и воцарилась смерть среди человеков
и «рекоста бо брать брату: “се мое, а то мое же”.
и начяша князи про малое “се великое” млъвити,
а сами на себъ крамолу ковати»
и был выбор между свободой и совестью
и был выбор между любовью и ненавистью
и был выбор между добром и злом
и поганые приходили за душами
а время смеялось над людьми
ибо свет становился тьмой
ФРАГМЕНТ ДЕВЯТЫЙ
СВОБОДА ВОЛИ И ОСНОВЫ МОРАЛИ
-1-
Любое преступление, будь то уголовное, нравственное или…
является преступлением только в той мере, в какой предаёт
память, разрушая охраняемую воспоминаниями действительность.
Утрачивая былые связи, мозг жертвы погружается за окоём
реальных намерений, превращая их в неосуществлённые
гештальты.
Разрушитель же, страшась и не осознавая вполне природы
собственных страхов, бежит чувства вины, вытесняя
из моральной части сознания - совесть. На смену ей
приходят различного рода суррогаты в виде лживых
умопостроений и лицемерных этических конструкций,
не имеющих ничего общего с действительностью.
Любое преступление, таким образом, свершается не в мире
видимых объектов, а в душе и помыслах. Именно там свобода
утрачивает нравственность, ибо противопоставляет себя гармонии.
Поэтому всякое наказание и бессмысленно, и порочно, если оно
не ведёт к раскаянью, когда вдруг потрясённая память возвращает
её владельца на круги своя и ежедневно длит страдания,
приносимые пробудившейся совестью.
нет, не могу!
забыть - равносильно убить,
без покаянья.
что мы здесь делаем, если
так холодно жить,
боже отчаянья?
не откреститься – безумье!-
от демонов плит.
как заклинание
твержу её имя… офелия… элия…
Дверь.
дверь
со следами ударов,
зола -
здесь в пограничье
что же мы делаем, если
так солона
пыль безразличия?
руны в руинах,
за чёрные выси кремля -
чьё это зодчество? –
с пеплом влечёт нас к началам
небытия
бог одиночества.
линия жизни -
столбиком ниже нуля.
в этой безбрежности
всё пожирает -
от шёпота до жилья -
смерч неизбежности.
память, как в дверь,
упирается в горизонт -
гаснут предместья.
что же мы сделали, если
разбились об лёд
бога возмездия?!
-2-
От совести можно укрыться. Но только до той поры, пока
душа не впадёт, подобно притоку, в сущность «Мы» – не впадёт
туда, где уже невозможно забыться, растворяясь в дыму иллюзий
и повседневности. Там – душа - мгновение за мгновением сгорает
в геенне воспоминаний, несовместимых с природой изначальной
нравственности, что самим демиургом была заложена в основание
бытия. Там, возвращая былые образы из «Мы», собственная память
творит Страшный Суд, на котором «Я» предстаёт пред каждым из
тех, с кем некогда встречалось в миру...
всех тех
кого не смог принять
среди рассветов и проталин
кого терял за пядью пядь
в тысячелетиях печали
всех
не услышанных в ночи
в беде
грехе
и покаянье
среди набегов саранчи
и бесконечных состязаний
кого ни хлебом ни вином
на обезлюдевших дорогах
не поддержал
и всех о ком
порой судил чрезмерно строго
всех
по кому не заказал
прочесть молебен расставанья
и всех
кому не подавал
к кому не ведал состраданья
кого не спас
не защитил
не показал пути в обитель
кого отверг хотя любил
в развёрстой пропасти событий
всех-всех
вернёт мне бумеранг
соединяя вместе доли
их плачей
просьб
их нужд и ран
костром неукротимой боли...
Однако за чертой - раскаянье становится бессмысленным,
ибо смерть забирает уникальную возможность, данную всякой
личности от рождения, - внутреннюю свободу, избавляя
тем самым «Я» от воли к нравственности, реализующей
себя через мучительное право на выбор.
(Не поэтому ли смертная казнь – преступна?..)
Человек не в силах изменить предначертанное – «чему быть,
того не миновать», но он волен - принимать или не принимать
внутри себя происходящее. Воля, определяемая внутренней
свободой, понуждает сознание творить жизнь через отношение
к событиям и поступкам, где душа раз за разом выбирает свои
предпочтения между космосом и хаосом, светом и тьмой,
добром и его противоположностью...
На воле к нравственности зиждется природа раскаянья как
единственного способа неприятия зла и оправдания мира от
смерти, то есть - единственного способа отторжения того, что
по сути своей враждебно разумным началам мироздания.
И если, пройдя свой путь, душа не справилась с этой миссией –
не пережила ни катарсиса, ни раскаянья – она обречена.
Ей нет места на светлой стороне луны.
___________________________________________________________
Продолжение следует