На ребрах домов отпечатался след уходящего лета.
Свитком сворачивался разреженный воздух,
Скапливаясь в трещинах золотой пылью.
Слитками топорщились губы каменных львов,
Лежащих на площади.
Глашатай у стен театра провозгласил окончание лета.
Разрежался прозрачный воздух, с летом уходил кислород.
Никто не заметил это:
Сидящие в бельэтаже видели, как каменеют
Лица, сидящих в партере,
Но думали: это сон.
Кислород уходил снизу, вверх поднимался озоном.
Многие видели радугу, но ослепли внезапно и вдруг.
Глашатай на площади замолчал...
Свернулся свиток, подогнулись колени,
Присев на ступени рядом со львами,
Окаменел их лучший собрат.
Музыканты трубили в трубы, думали, что успеют
С окончанием лета выдуть лучшие грезы.
И грезы кружились в небе, тихо струясь к солнцу.
Молчащие музыканты не сумели вдохнуть реальность
Вследствие ее разреженности
И застыли подобно львам, и сидящим в партере,
А так же глашатаю и другим гражданам города,
Замолкнувшим в парках, трамваях и пляжах,
Домах и гостиницах, вокзалах и переходах подземных.
Замедляющейся кинолентой ускользала из города жизнь...
Бог-драматург поставил диагноз городу:
Вялотекущая жизнь. Свернул его в свиток
И спрятал папирус в своих бесконечных архивах.
Улыбка каменных львов растаяла в воздухе.
Никто не успел заметить, что нет ничего.
И только коты переняли улыбку каменных львов
И улыбались детям воскресным утром,
Встречая их у подъездов, в подворотнях;
На чердаках улыбались кошкам,
Но город не видел их, залегая папирусом
В бесконечных архивах бога.
Историк подал в отставку,
Архивариус вдруг заснул.
Во сне он увидел свиток, развернувшийся городом,
Но, проснувшись, он все забыл.