Sms6 я и дождь

 


Задавая вопросы, за которые язык вырывают,
за ответы которые сразу бьют в морду
я лицом вставал к стенке – так меня накрывают
дождей первые капли по касательной к хорде;

по законам военного времени, трибунала
друзья мои, я - люмпены, маргиналы.
Подруги со школы меня не узнали.
Моложаво выскочила, побежала
такса, похожая на штангенциркуль.


* * *

Дождь, площадью в –цать километров.
С северо-запада, с порывистым ветром.
Пахло покрышками небо. В км
переводились секунды, лаве.

Качалась туча, котом обиженным дулась.
Под остановки сбегались люди, сутулясь.
Зонтами трясли, говоря "Ну, и лето…
такого не помню давно, чтобы это
и чтобы то, чтоб так всё и сразу…
Точно Лужков к нам эту заразу
опять нагоняет. Что там отмечают?
Хочется в ванну, хочется чаю".

Дождь языком своим шлёпал по окнам,
прикладывал ухо к всему, что намокло.
Свисал дождь глазами прохожим под зонтик.
Дождь в каждую лужу луны бросал ломтик.

Дождь будет искать меня на тротуарах.
Дождь будет искать в подъездах и барах.
В больнице искать, на вокзале, на почте.
Выцеливает. Дождь будет точен.

Улицы дождь мешал акварелью,
жадно глотал машины в движенье.
Дождь грыз мои ноги, дождь чавкал в ботинках.
Витрины набухли больные как свинкой.

Мокрый асфальт – цвет моего неба,
средних поло/с, цвет снов и цвет снега,
уровня средней прожиточной жизни.
На девушке мокла футболочка "kiss me".

Полицейский лежащий извивался в дождь змейкой,
под колёса бросался – из карманов копейки;
выворачивались, врассыпную летели
карамельки, табак, валидол, если еле-
еле почувствовало вдруг некстати.
Что же случилось? Что вспомнил, касатик?
Что же она не позвонила…
Рукой по бумаге что-то водила.

Телефонными
воспалялся лимфоузлами,
простужено
чихал в авто виражами
город за линией периферии,
ватерлинией неба, за "Просто Марией".

Дождь рассыпался бисером в свете
фонарей одноногих. По капле-комете
виделось их стремление к цели,
падения святость как это умели.

Губы дёрна ползли на бордюры.
Разучивал кто-то в окне партитуры.
Намокшие мысли сведя к ОРЗ,
красный глаз здоровой мухи цэ-цэ
светофором замедлил движение к дому.

Дрожь будет искать меня на тротуарах.
Дрожь будет искать в подъездах и барах.
В больнице искать, на вокзале, на почте.
Выцеливает. Дрожь будет точно.

За оболочкою радужной, за эклиптикой, морем.
Под обоями дождь, над праздником, горем.
В гортани дождь, в составе кожи, желудках,
в баклажках дождь, в сгустках суток, маршрутках.

Затаённая боль невыжатой губкой
для мытья посуды, чёрной минуткой.
Под одеждой, елозя, выход искала
дрожь по телу. Подмышкой плясала;
выбив слезу у мышечной ткани,
след оставляя как в оттепель сани.

Дождь выколачивал пар с теплотрассы.
Собака хозяина ждала напрасно.
Ехала фура, ствол грел под сиденьем
водитель уснувший. За промедленьем
кажется ещё видимость в поле
зрения эта вычурность роли.

Дождь…

Кто-то закатывал на зиму банку.
Кто-то вставал пить валерьянку.
В кашу-малашу вспенилась клумба.
Дети плясали свою тумбу-юмбу.

Мальчик заглядывал Барби под юбку.
Спутав с 02, бросили трубку.
Лампочка на площадке сгорела.
Курить в темноте просят умело.

На подоконнике град перебранкой.
Это Господь варил себе манку.
Не соблюдал ТБ, что-то сеял.
Дрожи своей врач не поверил.

Шагать ко мне дождь будет через людей.
Дрожь будет шагать к тебе через детей,
сквозь правду-неправду – их череда
лишь мимикрия; сквозь антитела…

Марат ли Казей я, чтобы молчать?
Иисус ли Христос, чтобы прощать?
Павлик ли я, чтобы предать?
Как не украсть, чтобы сказать?
Как полюбить, чтобы не спать?
Как разлюбить, чтоб не спасать?
Как умирать, чтобы играть?
Не научи меня убивать,

Господи,

ещё слишком слабы –
не променяй,
если кто суёт в лапу,
не принимай,
если слухи о сроках.
Моё время четыре нуля скомороха.

Это время, когда
тесно в блокнотах,
не можешь кричать
и только икота;
на всё, что способен
я – кашель и рвота –
лучше молчания,
значит, что кто-то
во мне ещё жив;
кто-то не отпускает,
с тридевятого царства
(кто там?) кто шагает?
Шаг – это падение.
Шаг мой успевает
другую поставить
ногу; не замечает
моментов ежесекундность,
мелочей ту картину,
определяющих всё
(львиную половину).

Полиомиелитом хрустят мысли другие,
котлетины мозга литр делили.
Выворачивал полведра спозаранку
из себя вчерашнего через изнанку,
чесотку разлук, зуд депо, SMS,
сквозь порог чувствительности, чтобы я весь
был возвращённым к жизни в трико
честноё, в непарных тапках. Окно –
мутный пузырь, что подбросила ель
(многие видят выход, туннель).

Круги под глазами – уровень ада.
Значится живу не так как надо.

Может быть год високосный,
ненависть, нелюбовь к соснам…

Страшно, когда в пенсию мама.
Страшно, когда кажется мало.
Страшно, когда не происходит
здесь ничего – это не сходит
просто с водой, просто с годами.
Продлённого дня страх за ночами.
Страшно не ждать, больше, чем верить
Страшно линь то, что не измерить.

Нож будет искать меня на тротуарах,
будет искать в подъездах и барах.
В больницах искать, на вокзале на почте.
Конечно найдёт, нож будет точен.

* * *

Выходя за пространство шёпота, воска,
капающего, пролётом, неброско
как умеешь запомни темноту под кроватью –
твоя тень не спит, тень прорастает как мать-и-
мачеха – в матрас, пододеяльник, подушку,
тень, попадая в игольное ушко,
мечтает пространством о космосе сушки.
Как невозможен старый Петрушка,
так невозможны брызги феерий
в городах, где остались вывески "Кафетерий".
В квартирах на солнце в полосах света
пыль; чья-то бабушка – внукам конфета
с пенсии. Здесь водопроводы
одинаково пахнут. Нестройные оды
за упокой. Дом Офицеров
беснуется
на День Милиции. В целом,
здесь можно жить, как я растительно, впрочем,
дело не в месте, дело, что очень
тихо бывает, лихо в сезоне
дождей незнакомых первых. Резонней
тут наслаждаться ничтожеством полным
собственным и по его волнам
плыть наречённым верностью краха,
больше чтоб не было полюса страха,
не было чтобы, не возвращалось…
Хотелось писа/ть, как легко мне писалось…

Не было чтоб самцов брутальных и самок.
Веры чтоб не было больше в случай "тот самый".
Небо чтоб трескалось в молниях швами,
реки сошлись, разошлись берегами.
Не было чтоб бичевания "мог бы",
ни было; не было чтобы
встреч, расставаний
в ночь, чтобы весь –
в память, в дрожь
под глазами, инцест
любящих двух, сестрою ставших и братом.
Я, горлопаня песни, что с матом,
срал на пространство Слов, Интонаций.
Голос не выдал, лишь протуберанец
клеймит всезаконно рождённым поэтом,
денег желающим больше, чем где-то;
бумер желающий чёрный. Шикарной
поляну застелящий контурной картой –

это всё Я. Слышите, Мыши,

за тишиной нельзя было выше.
Что расстояние в окна надышит?
Что расставание, падая с крыши,
шепчет, войдя, мне у порога?
В той стороне девочка-недотрога
не исчезает, в белых чулках
по хлорке шагает на каблуках
губу закусивши красным. Слезам
верит сильней, чем поездам,
вложенной невозможности в суть
простого желания просто уснуть
с советским медведем, с пятым кольцом
оторванным,
растянутым животом.

 Ничто не вернётся, мало – забыть.
Я, потерявший дар говорить.
Я, потерявший город друзей.
Я, потерявший страны теплей.
Я, потерявший частоту дней.
Я, потерявший хлеб для синиц.
Я, потерявший уйму ресниц.
Я, потерявший в сите дыру.
Я, потерявший имя в миру.
Я, потерявший крик стариков.
Я, потерявший зависть богов.

Сойди дождь с меня сезонною линькой.
Сойди дрожь с меня в камень песчинкой.
Сойди нож с меня, не исцарапай.
Улыбка сойди с меня вынутой каппой.

Что чувствует пуля, в цель попадая?
Что чувствует тело, на кафель сползая?
Что чувствует голос, связки срывая?
Что простынь почувствует, если сырая?

Что чувствует сон, его если вспомнят?
Что волка уж если ноги не кормят?
Как чувствуют утро больные смертельно?
Что чувствует крестик убийцы нательный?

Что чувствую я гусиною кожей?
Почувствует что обернувшись прохожий?
Кто спросит меня о том, что случилось?
И кто же поймёт, что изменилось
во взгляде стеклянном, всё том же отёчном
зрачке сумасшедшего, в типаже сочном
курящего фильтр; в стену напротив
струю выдыхающим? Вы субботе
пятницу вдарьте праздником, светом!
Тысячи книг мне не дали ответа.
Тысячи книг – и не намёка
как далеко, как я далёко
вышел, ушёл, смотря телевизор
к людям таким как я, что без визы
по облакам скачут."И болька
у всех в голове!" – скажешь. Но только
ты не искала меня на тротуарах
и не нашла в подъездах и барах.

Сбои в сети, отчёты и пуски.
160 для убийства
(70 русских).