девочка моя, девочка, девочка...
были бы мы тряпичными куколками с глазками-крестиками,
наши мамочки лет четырех-дцати целыми днями вырисовывали бы нам улыбочки
красными карандашиками - пока не протерли бы дырочки.
мы были бы просто прелестницами,
чудо, а не девочки.
наши мамочки кормили бы нас с ложечки песочком-кашицей,
выводили бы на прогулки в теплых носочках, катали в колясочках.
и пели бы песенки, и устраивали бы плясочки,
и в волосы вплетали бы яркие ленточки.
мы были бы так любимы и счастливы, кажется…
ну разве не сказочно?
***
знаешь, крошка, а я хочу сдохнуть, но это не новость, правда?
я хочу заболеть тяжелой, смертельной болезнью - так, чтобы не лечилось.
понимаешь, не ***ней какой-то там, не просто шмыгать носом,
а так, чтобы ни дня без аппаратуры, ни вздоха, и чтобы сердце почти не билось,
и чтобы кололи всякую гадость огромными дозами.
пусть упекут меня на целый месяц в больницу, положат в реанимацию,
никого ко мне не пускают. пусть запретят мне читать, писать, говорить и слушать.
пусть приставят ко мне санитарку, чтобы ежесекундно проверяла пульсацию
жизненно важных артерий и умоляла хоть что-нибудь скушать.
пусть переведут в отдельную палату, в изолятор, чтобы я не вселяла ужас
в других пациентов, чтобы я не шокировала публику мертвенной бледностью кожи
и диким, блуждающим взором. и пусть врачи врут мне мужественно,
мол, я поправлюсь, приду в порядок. только я все же
сдохну [прямо в середине повести] - такие вот новости.
***
снег кружится,
не касаясь земли и моих ладоней...
дай боже, мои бессонницы кончатся,
и зрачки сузятся.
но если случится,
что я не смогу прекратить своих разговоров о войнах -
тронь иней на моих окнах,
и пусть обязательно в этом месте останется след -
я буду спокойна.
я буду и дальше корчиться
от своей боли,
но зная, что ты сохраняешь тепло наших встреч
и мою любовь к тебе.
а все остальное – уже не играет роли.