Я иду по раскаленной пустыне, выжженной пустыне, которая раньше была цветущей долиной. Моя одежда давно превратилась в лохмотья, сапоги, что выдали перед этим последним походом, стоптаны, а ноги, обернутые в обрывки чужых шинелей, кровоточат. Я иду там, где когда-то была дорога, но теперь и дороги нет, и только память позволяет мне не заплутать в этом бескрайнем пространстве. Смотреть на карту бессмысленно. Да, ее, вроде и нет уже – то ли выкинула, то ли разожгла из нее костер в одну из чертовски холодных ночей. Господи, скажи кому, что здесь когда-то цвели розы, и ласково скользили меж пальцев вьюнки… Недоверчиво взглянут или просто рассмеются в лицо?
Каждый вечер я достаю из котомки солдатское одеяло, пакет с пайком и флягу. Один крекер, один глоток воды, если сегодня чуть больше, то завтра непременно чуть меньше, иначе нельзя. Иногда по пути попадаются какие-то мелкие травы, уцелевшие чудом, и мне так жалко их обрывать, что я плачу, плачу, но голод… Ооо, с этим ужасным чувством ничего нельзя поделать. Иногда прямо под ногами пробегают жирные крысы, но здесь отвращение пересиливает все, да и в любом случае, я слишком ослабла, чтобы пытаться их догнать. Очень редко идут дожди, и тогда я подставляю им ладони, лицо, пытаюсь наполнить флягу, но этого слишком мало. За этот месяц прошли всего два дождя, коротких, скудных. Каждую ночь, я засыпаю, сжав в руках нож, единственное мое оружие, и просыпаюсь так часто, что почти не сплю; сны, впрочем, тоже не дают покоя. Каждое утро, проснувшись, я боюсь открыть глаза, и не увидеть вокруг ничего, кроме песков, песков, песков. Если бы призраки моих соратников охраняли меня, если бы они следовали за мной невидимые, безмолвные, пусть так, но мне было бы намного легче и спокойнее; но они, все до единого, остались там. Там… Еще совсем недавно это была целая армия, потом остался маленький отряд из восьми человек, а теперь… Теперь я одна, вдавливаюсь в сыпучий песок глубже и глубже, отказываясь стряхивать ночь, отказываясь вставать, идти дальше, отказываясь от самой себя, от всего, пока земля подо мной не начинает нагреваться, и Солнце не вводит в мои рассыпавшиеся по телу вены дозы энергии. Я должна дойти до дома. Всего ничего. Двенадцать дней. Десять. Четыре. Три дня пути. Ни крошки еды, ни капли воды. На следующее утро я не смогу встать, меня никто не сможет разбудить. Значит, нельзя спать! Чем ближе к дому я умру, тем лучше. Этой ночью я не буду спать, даже теми урывками, нет, не буду.
Утро. Я уже почти без сил. Четвертый день без воды. Нет, мне не дойти, ни за что не дойти..Я знаю, что все равно умру, даже если бы чудо случилось, и я вернулась домой, все равно я умру, ведь там тоже ничего нет.
Один из них сказал:
-Когда мы вернемся домой, пусть даже мы будем при смерти, в первую очередь мы обойдем весь город, и если не будет хватать какого-нибудь здания, то мы нарисуем его на земле.
-А если не будет всего города?- хмуро отозвался другой.
-Тогда мы нарисуем весь город, да?- он с надеждой посмотрел на меня.- Ты ведь помнишь его до мелочей, как и я?
-Да. Мы все помним.
И вот я возвращаюсь домой, и единственное, что не позволяет мне умереть – это то обещание. А вдруг города больше нет, и совсем никто не станет его восстанавливать? Никто, кроме меня. Но силы на исходе. Два дня…
Что это? Мои глаза обманывают меня или впереди и вправду видны смутные очертания города? Я… Я ошиблась в расчетах? Восемь километров. Шаг переходит в бег. Дыхание учащается, сердце колотится в бешеном танце. Где-то позади остается котомка, и подбирать ее нет времени. Время... Скорее!
Это что, земля? Такая жирная, мягкая, влажная. Я сажусь, перевожу дух. Потом стягиваю сапоги. Боже, на эти ноги страшно смотреть! За кровью и мозолями не видно когда-то тонкой нежной кожи. Медленно встаю, шаг за шагом погружаю изуродованные ступни в податливое месиво. Падаю. Смеюсь. Никогда не думала, что так буду смеяться родной земле. Но, кажется, до города я так и не дохожу. Падаю там, на самой границе с пустыней, и такой меня находят жители. Говорят, город уцелел…
Проходит время. Я боюсь спросить – сколько. А вдруг я уже успела состариться? А вдруг я бродила по тому страшному месту не три месяца, а много лет? А вдруг уже здесь, в городе, я слишком долго боролась со смертью, и теперь эта борьба потеряла смысл? Ничего не помню. Наконец я уже отчетливо могу видеть все, что происходит вокруг. Вижу мать. Она не слишком постарела, но это может быть иллюзией. Все может быть только миражом. Потом разум проясняется, но вскоре вновь начинается очередной приступ. В это время я себя совершенно не чувствую, только после остается чувство чего-то гадливого.
Однажды я чувствую в себе достаточно сил, чтобы встать. В комнате никого нет. Я с трудом подхожу к зеркалу. Передо мной стоит бледная тень меня самой. Это существо с мертвенной кожей и немигающим взглядом не может быть мной. Волосы слишком длинные, тело слишком костлявое, губы слишком сильно сжаты, а брови так болезненно нахмурены, что сжимается от жалости сердце. Бедное, сколько пришлось ему пережить! Возвращаюсь к постели, нашариваю под подушкой свой нож, единственного друга, оставшегося со мной. Я спрятала его под подушку, когда они снова стали приходить, когда они нашли меня и здесь. Натягиваю куртку, прячу нож в кармане, и осторожно вылезаю через окно, как когда-то в детстве, удирала ночью на очередную шалость. Только вот детство слишком рано кончилось…
Иду по городу, большинство зданий уцелело, но кое-где видны обгоревшие остовы. Я вернусь сюда, когда обследую весь город. Останавливаюсь перед местом где когда-то цвела акация. За ней должен быть дом. Его дом. Но там ничего нет. Я иду туда, сажусь, и, втыкая нож в землю, закрываю глаза. Мне нужно вспомнить этот дом так точно, как это только возможно. Приступаю к работе. Тонким лезвием черчу линии и изгибы - здесь была кухня, а там маленькая кладовая, где мы прятались от взрослых после обеда. Завершаю все это кустом акации, тянущей ветви к окну. Снова сажусь, будто на маленьком крылечке, и представляю, будто мы пьем ледяной чай с мятой.
Заходящее Солнце оставляет прощальные блики в волосах и на рукоятке ножа. На ней вырезаны горящее дерево и райская птица, вырывающаяся из языков пламени.
Кто-то стоит позади и отбрасывает на меня длинную тень…