У Пенелопы сложная судьба.
Но пенями богов не раздражая,
Она, хозяйка в доме и раба,
Не Одиссея ждёт, а урожая.
Оливки давит, сушит пастилу,
Ведёт учёт расходам и припасам.
А одиссеев лук висит в углу
Бесхозно-раритетным прибамбасом.
Царице не до игрищ и затей –
Сама кухарка, жница, прачка, пряха.
А если бы вернулся Одиссей,
То ей держать ответ за Телемаха.
Мужает на Итаке новый царь,
К отцовскому примериваясь луку.
И не внести в природный календарь
Поправки на текущую разлуку.
Не отменить ни сев, ни опорос
По справке об измаянности духа.
И серебра не вымыть из волос.
Но ведь она пока и не старуха?
Живым даётся верности обет.
Когда прошли все мыслимые сроки,
Она могла бы, кажется... Но нет.
И ночи Пенелопы одиноки.
А дни, хвала богам, полны забот,
Подспудному наружу хода нету.
Наверное, она уже не ждёт.
Да и верна – себе, а не обету.
Давно уж нет ни слухов, ни вестей.
В полях под Троей зыблется пшеница.
А был ли муж? а был ли Одиссей? –
Нельзя при Телемахе усомниться.
Нельзя поникнуть скорбною главой
Под натиском стихий и гнётом быта.
Музейный лук со снятой тетивой
Да царский титул – та ещё защита...
К ней лезет женихаться всякий сброд,
Бездельники, возжаждавшие власти.
Соломенной вдове недостаёт
Лишь этой разорительной напасти!
Не крепость веры в то, что жив супруг,
От нового удерживает брака.
Царица презирает этот круг.
И распускает под покровом мрака
Обещанный им свадебный покров.
На что надеясь? – может быть, на чудо...
Как тошнотворен запах их пиров
И притязаний алчности и блуда!
Всё памятны ей пафос и накал
Ристалищ за кузину, за Елену.
Всех Менелай проворный обскакал –
И прихватил в приданое измену.
Вот так же женихов был полон двор,
И скот рыдал, и амфоры пустели.
Елене был почёт! А ей – позор,
Фарс подле вдовьей, может быть, постели.
Сравнения обидней не найти.
Всю жизнь перемотыжила кузина!
...Но как теперь достоинство спасти
И царство одиссеево для сына?
...Не всем, кто долго ждёт, везёт как ей.
Да ведь не скажешь, что не по заслугам.
Успел к развязке блудный Одиссей,
Оружие раздал вернейшим слугам;
Спина к спине встал отрок Телемах, –
Эфир отяжелел от стрел и копий.
И погребальный плач стоял в домах,
Обидчиков заславших к Пенелопе.
Навеки восстановлен статус-кво.
Скиталец горд незыблемостью брака.
Немало женщин было у него,
Но эта – неразменна. Как Итака.
За хэппи-энд заплачено сполна!
И всем теперь известно от Гомера,
Что Пенелопа – верная жена,
Образчик, прочим жёнам для примера.
От символа, трактуемого в лоб,
Пробьёт кого смешок, кого зевотца.
Но кто-нибудь из здешних пенелоп
Над вымыслом слезами обольётся…