Тебе
Каждый по-своему стремится к чему-то невозможному.
Одни к вершинам искусства, другие к открытиям,
а для меня стал невозможным просто счастливый день.
Это однажды быть счастливой с утра до вечера.
Мы сводим свою человеческую судьбу к погоне за прибылью, за удобной кроватью, изысканной пищею и деньгами. Находимся среди груды вещей заменяющих нам смысл жизни. В итоге у нас нет ничего, и мы по праву заслуживаем крах, который нас ожидает.
Я тогда много работала, начинала уставать, как зверь и не оттого, что у меня было много работы, а скорее оттого, что каждый день надо вставать и долго идти по улице, пока вокруг льет дождь, уставала бороться с никчемным жильем и спать по ночам. В горле часто першило, можно было конечно скинуть на загрязнение среды, тупость и на потерю веса, почти хроническую. Часто создавалось ощущение, что все люди расходятся по домам, стоит тебе только выйти на улицу. Тьма перед глазами. Жизнь становилась бездарной, но, казалось, это уже не имеет значения. Я брала в руки карандаш и превращалась в поэта, но когда я его убирала, то переставала им быть.
Что может сделать человек, который живет на пустой желудок, говорит пустые слова, так как думает, что определениям в словарях плевать друг на друга и видит пустые сны, но знает цену любви, хотя ему так мало лет, знает цену мгновениям счастья и умеет, учится играть на всех инструментах, только дай срок?
Я скажу вам - этот человек может все!
Но. Если ты помнишь всех, кто прощал, всех, кто погиб просто, потому что кому-то там наверху так захотелось. Если ты помнишь, как выглядит человек, который был тебе дорог и точно помнишь, как он дышит - тебя охватывает жар, и ты становишься похожим на остальных, начинаешь любить невозможное и ненавидеть все то, что успел накопить рядом с левым желудочком сердца. Ты начинаешь привычную борьбу и попадаешь в ловушку общества, которое хватает тебя за горло и держит внутри себя, что бы ты стал таким, как все остальные и не дай тебе Б-г выделиться чем-то кроме внешности и национальности. Ты снова сумасшедший, который бьется головой об стену.
Единственное, что может удержать от непоправимого - это преданный тебе человек, который закутан в смех.
А пока усталость и скука запирает тебя в горизонтальные клетки ребер и продолжается перечень твоих будней. Подло. Но ты всегда можешь что-то забыть. Ты выпутываешься в меру своих возможностей, а чаще невозможностей.
Надо верить в свою правду, и пытаться верить в чужие ошибки и объятья - это то маленькое богатство, которое дает тебе жизненный опыт. Надо учиться оставлять записки: «Не волнуйся. Целую», может кроме этого после нас ничего не останется.
У меня пока есть только пепельница, карандаши, шторы и этот листок, на котором я пишу. И дорогая моя юность, давай-ка порвем с печалью и, может быть, наше сердце не будет тошнить, и мы сократим пропасть, что каждый день растет между нами с нескрываемым упрямством. Пускай у меня в голове полно дряни, но я не могу больше попусту ронять руки и видеть ночь в стакане, ночь из стекла - это невыносимо, пусть даже она пахнет апельсином и на вид, как розовое вино.
В моем Лувре теперь тихо и мне стало не важно, что я за лист и с какой ветки и с какого дерева, достаточно, что я пока не забыла, кто меня посадил и где и когда.
Тихое утро, в квартире с птицами на подоконнике. В дешевой квартире, из кухонного окна которой видно, как женщины развешивают простыни и кормят детей молочными завтраками, а из окна в зале, по ночам, видно, как проститутки морщась от холода курят крепкий табак, и странно улыбаются каждому прохожему, который либо заходит, либо плюет им в лицо.
Все время хочется спать, долго, крепко и, желательно, без снов. Сны последнее время пустые, бесформенные что ли, или глупые. Я не люблю глупость. Пусть дурачество, пусть необразованность в чем-то, пока, пусть выдумки, но хорошие, в которые верят умные люди, но не глупость. Не могу себе ее позволить, не доросла еще, не так умна я, что бы ее себе позволить.
Дешевая квартира, да, но зато с птицами на подоконнике, зато трава, зато голубое небо и кухонное окно. Я думаю, что женщины должны развешивать белье по утрам, на леску натянутую мужьями заблаговременно, и кормить детей завтраками. Дети кричат, им не хочется молока, они хотят шоколада. Я тоже хотела шоколада, но мне давали что-то фруктовое, наполненное витаминами до того, что мне их до сих пор хватает. Детям хочется сладкого, но мамы знают лучше, или, может, не знают, но они в этом уверенны, и в этом их правда.
Жилой квартал, проститутки, наркоторговцы, дети, мамы, рабочие, молочницы, как по Мопассану и полиция. Точнее говоря маленький пост, на всякий случай или на несчастный. Квартал резкости, которую наводит невидимый нами фотограф. Квартал криков и пошлости, но у нас тут своя жизнь, и мы ее проживаем, и мы ей наслаждаемся. Мы заключаем союз, мы не ищем изгнанья, но молимся, зато, что бы не было ночью сирены и о нас не написали в утренней газете, молимся, пускай и на разных языках. У нас здесь свои законы, свой мирок и, если хотите, своя конституция. Но нам, пока, хорошо и так.
Тихое утро. Ты бы пошел на работу, а я оставила бы тебе след моих губ на зеркале, как записочку, но тайно, чтобы никто не узнал. След моей улыбки, упорной улыбки, после того, как устала, но можешь еще кого-то обрадовать. Ты будешь говорить, что у меня вечно растрепаны волосы, пальцы испачканы чернилами и взгляд без дна. Ты будешь бояться моего взгляда, говорить, что он - обезоруживает. Я знаю, что мой взгляд вопит, когда ко мне пристают без повода, просто потому что делать нечего или поговорить не с кем, а главное, не о чем.
Потом ты вернешься, и я буду читать тебе взахлеб, читать книги все подряд, сказку о синей бороде, "Колыбель для кошки", «Белую гвардию» и Золя - и много, много всего.. Будет гореть огонь и ещё вино-бутылками, мы будем пить его из горлышка и курить разные сигареты, по затяжке. А потом разойдемся по углам писать строчки. Будем медленно засыпать, укрываясь шепотом, зарываясь в руках..
Время захлестывает нас, как волна, которая всплывает откуда-то издалека, может даже из смерти, так как она является частью жизни. Но если уверить себя, что волна времени всплывает для того что бы любить, то и смерть уже не страшна. Пускай нас давно ничего не радует, но главное, что нам ничего не грозит.
Опять сны. Снится, что я счастлива, что двери открыты, окна распахнуты, и мы говорим о том, что прочли, о том, что такое вечность и, что такое мгновение. Снится, что я иду домой из школы и, что мама ждет меня дома. Но детский рай исчезает вместе с криками на улице и сиреной, которая поражает твой мозг, и ты мчишься куда-то, обычно к окну. Подбегаешь к нему, и до смерти боишься стать персонажем Рашильда из «Голоса крови». По улицам мчатся шуты и короли, зрелищно. Но шум пропадает. Снова слепая темнота. Жаль только, что после этого ждать уже нечего, в ожиданье нынче нет прока.
В моем Лувре снова тишина.