Конопатенький нос под взлохмаченным чубом,
Не по росту, в нелепых заплатах, штанишки-
Постучался в мой сон неприлично и грубо
Нестареющий, но знаменитый мальчишка.
Звонко он хохотал, пачкал краской обои,
Палкой-саблей махал, бил на кухне тарелки,
А потом тот нахал, оглушительно воя,
Вёл беседу "за жизнь" на ночной посиделке.
Он взахлёб говорил, что в огромнейшем мире
Не осталось людишек, живущих мечтою,
Что ему нелегко королём быть на пире,
Если город его лихорадит чумою,
Как горька его жизнь, хоть и с виду-повидло,
Как срывает порой одиночество башню,
Как сражаться с наглеющим быдлом обрыдло:
"Ничего нет страшней, чем казаться бесстрашным!"
После, тихо вздохнув "По-другому не будет"
И пускай тяжело и тоскливо порою-
Будет он будоражить фантазию людям,
Чтобы в чьих-то глазёнках остаться героем.
....
Тихо он засыпал на уюте подушек,
Мокроту своих век прикрывая рукою.
А из сумки его, из под груды игрушек
Появилось тотчас существо золотое.
Подлетев к малышу, ему вихры расправив,
Золотистая фея мне села в ладошку,
Рассказав мне, что волею сказочных правил
Она стала навеки игрушкой для крошки.
Что всю жизнь она ждёт той минуты особой,
Когда вновь Питер Пан, над толпой торжествуя,
Её будет трясти, с нарастающей злобой
С тонких крыльев сбивая пыльцу золотую...
Она вздрогнула и постарела, как-будто,
От тяжёлой, несказочной этой печали-
Быть всю жизнь для кого-то простым атрибутом-
Изо всех сил блестеть, чтоб другие летали...
....
Сон привычно растает под утро, а после
Твой звонок свяжет сказку с волнующей былью,
И ты снова придёшь ко мне, мальчик мой взрослый,
Чтоб меня потрясти за незримые крылья.