Зачем его признала я своим?
Нет, он чужой! Мой маленький Димитрий,
Что мною был взлелеян и любим,
Давно в могиле. Пусть почиет в мире!
Я тяжкий, смертный совершила грех,
Признав в бродяге спасшегося сына,
И поклялась, целуя крест при всех,
Что он - мой сын, поверить мне просила,
Прилюдно слёзы радости лия,
Чужого человека обнимала,
Брезгливость подавив, судьбу кляня,
И этого толпе казалось мало!
А что теперь осталось у меня?
Портрет сыночка, Библия, икона,
Лампада закопчённая. Ни дня
Без слёз горючих. Келья - вместо трона.
Молитвы. Купола. Колокола.
Мне не покинуть монастырь постылый.
И при живом Иване я жила
Изгнанницею в Угличе, немилой,
А овдовев, и вовсе... Только сын
Был для меня единственной отрадой,
Мой свет в окошке, только он - один,
И то его убили, супостаты!
Счастливой не бывать мне всё равно,
Сдавило грудь обугленное сердце,
Теперь мне остаётся лишь одно:
Замаливать грехи до самой смерти.