В долгом зимнем отупеньи
сердцу снится не весна –
лес сияющий, осенний,
чья живая тишина
состоит из шелестений,
озарений наяву,
и незримых наваждений
с их далекими «ау!»..
Снятся кроткие берёзы
и ежистый хвойный люд,
запоздалые стрекозы
и от торфа черный пруд;
снится в чаще непролазной
ход, пробитый кабаном,
и – в роскошной шляпке красной –
гриб-вельможа под пеньком…
Вспоминаешь ту корягу
в гнездах охристых опят,
а вокруг нее – отвагу
излучающий отряд
мухоморов-мушкетёров
в кружевных воротниках,
и гадючий серый шорох
в ржавых папоротниках.
Кто сумел растолковать бы,
для чего лесным грибам
наряжаться как на свадьбу,
чтоб попасть в корзину к нам?
Ведь никто из многоногих
тварей эту красоту
не оценит, и в восторге
не замрет, узрев мечту.
Лось, он схрумкает лениво
ту, что нам – смертельный яд,
извращенностью красивой
не насытив мутный взгляд.
А червяк и не заметит,
что в царе дыру прожрёт –
мало ль их, царей, на свете,
кто родился – тот умрёт…
Словно Крёз, приговорённый
победителем к костру,
расточают злато клёны:
смерть красна лишь на миру,
да и щедрость – та же храбрость,
ибо корни – под землёй:
пусть кому-то будет радость,
нам же – память и покой.