- Дядька Володарь сам видел, говорит в лесу она живет, избушка, говорит, за забором не видна. А забор - из человеческих костей,- в полголоса рассказывает Ведамысл.
Семилетний Доброгнев жмется к старшей сестре, чуть не позабыв дышать от страха.
- Ври больше, - сердится десятилетняя Синеока,- дядька Володарь чего только не понарасскажет.
Возвращаясь с реки в сумерках дети оглядываются, вздрагивают от самых привычных звуков, пугаются знакомых теней.
- Да я-то что? - Ведамысл подбирает увесистую палку и продолжает уже чуть громче, уверенней,- И нога у нее, говорит, костяная, и один глаз - с бельмом.
- Это он про бабку Славунью, что на отшибе живет? - шепчет Доброгнев, до боли сжав руку сестры.- У нее бельмо... и хромает.
Синеока хмурится и молчит. Слушать россказни Ведамысла страшно, аж волосы на голове дыбом. И не слушать нет сил, хотя он сам своих баек боится, вон как зыркает по сторонам, и по тропинке вперед не уходит, держится рядом с Синеокой.
- На заборе, говорит, черепа человеческие, глаза у них светятся, вместо запора на двери - руки, вместо замка - рот с зубами,- у Ведамысла кожа на затылке натягивается, он быстро оглядывается, ему все время кажется что из кустов на них кто-то смотрит.
Доброгнев радостно тянет сестру в сторону огоньков деревни.
- Сказки, - ворчит осмелевшая Синеока, - малышню голопопую пугать. Слышали уже, бабки на печи зимой рассказывают.
- Про бабку Ежку может и слыхала, - Ведамысл хорохорится, близость деревни и ему прибавила смелости,- а то, что она детей жарит и ест? Посадит на лопату и в печь!
- Ври больше!
Голоса детей звенят уже вызывающе, пахнет молоком, ласково мычат коровы и брехня цепных псов прогоняет остатки страха. Даже смешно становится, как можно было только что так дрожать, все вокруг родное, понятное и знакомое.
- Я вру?- взвился Ведамысл,- может и не в лесу она живет! Может, я избушки не видел, не знаю, мне что дядька Володарь сказал, я то и говорю! Может, она бабка Славунья и есть!
А вот и окраина. Первая избушка - бабки Славуньи. Ведамысл тычет пальцем, задорно предлагает:
- Пошли глянем в окошко на нашу бабку Ежку?
И хохочет, довольный нечаянной рифмой.
Синеока хмыкает, Доброгнев неуверенно улыбается. Трое детей идут к маленькой, покосившейся избушке одинокой старухи. Ведамысл заглядывает в ярко освященное множеством свечей окно первым.
- Ну что там?- нетерпеливо шепчет Синеока.
Ведамысл поворачивается к ней с окаменевшим лицом и побелевшими от ужаса глазами. Синеоке и Доброгневу сразу становится понятно, что от страха он не может ни двинуться, ни кричать. На ватных ногах, против воли, они оба делают шаг к окну.
У печи стояла горбатая старуха. Лопата, которой достают хлеб, упиралась в печь. А на ней лежал розовый, отчаянно орущий младенец. Старуха засунула его в печь и тут натянутые до звона нервы детей не выдержали. В ответ на визг Синеоки равнодушно моргнули звезды.
- БАБА ЯГА!!!
Истошно вопя, дети задали стрекоча к деревне.
В избушке в темном углу шевельнулась тень.
- Ну что там, бабушка,- зареванная молодая женщина подошла к печи.
Бабка Славунья достала из печи младенца и снова сунула его в мягкое, неопасное тепло.
- Сейчас перепечем* и собачья старость** пройдет, - скрипучим голосом ласково сказала она,- Погоди, в третий раз его в печь суну, и запеленаешь.
___________________________________________________
* "перепекание ребенка" - обряд, совершаемый над младенцами, больными рахитом, атрофией или грыжей: грудного ребенка кладут на хлебную лопату и трижды всовывают в теплую печь.
** собачья старость - рахит